Алексей Бакулин - Недотёпы

— Один высокородный боярин в бою целого полка мужиков стоит! — кивнул полковник, — Выпьем за нашего боярина Сильвестра Афанасьевича!

— Кузька-злодей мне говорит: «Мы тебя, Федюша, в обозе устроим, с голоду не помрёшь!» Это он царю такие речи загибает! — Феодор Борисович пристукнул по столу махоньким, чёрным от цыпок кулачком, на котором ярко белели под натянутой кожей все до одного суставчики.

— Кто этот Кузька? — полюбопытствовал Агафон.

— Да так, в Нижнем один… Из купцов, — пренебрежительно махнул пальцем полковник. — Что о нём говорить? Есть ли в том какой прок? Грязная мужицкая рожа — не более того. С такой харей царства не спасают. Чтобы войти в Москву, нужно быть особой царской крови… Пред такой особой народ преклонится сразу. Москва — царский город, город истинного Царя! Я-то знаю русский народ, мне-то можете не говорить…

— Здравствуй, Силюшка милый! — зазвенело вдруг над ухом у Сильвестра. Он обернулся и увидел Нюру: слегка всклокоченную и чумазую (ибо Манефа прятала её от разбойников в чулане), но сияющую от счастья и любви. Сильвестр поперхнулся сухарём.

— Здра… Здравстрвуй, Нюра. Шла бы ты отсюда… Здесь тебе нельзя быть.

— Это кто? Это кто? — вытаращил глаза Феодор.

— Это так… Болящая… Глупая девчонка… Только её обижать нельзя: она боярская дочка! Боярина московского Красногорского Нестора Кириллыча… Не помните такого? За неё заступятся, если что!

— Нестора Кирилловича я помню, — медленно произнёс Феодор. — Мне ли не помнить Нестора Кирилловича… И дочку его… Эту… помню очень хорошо… Она тогда поменьше была… И не так хороша…

— Да она и сейчас не хороша! — заторопился Сильвестр. — Вот перепачкалась вся, — видали? Говорит непотребное… Больная совсем, глупая, на головку хромает…

— А на что девке голова? — усмехнулся полковник. — Девке совсем иное требуется…

— Не девка, Барашек, а боярышня, — строго поправил его Феодор. — Но ты прав, ты прав… Голова ни к чему… Главное, что она… это… как цветочек золотенький… Силантий, нет, Сильвестр! — у меня всё сердце захолонуло! Точно, я её вспомнил, я же с ней у батюшки еённого, как его… Кирилла Мефодьевича… да, играл с ней, дитятей будучи… А теперь вот она какая!

Нюра улыбалась от всей души и размазывала ладошкой сажу под глазом.

— Полковник! А ведь мне же всё равно жениться придётся! А? Полковник? Что скажешь?

— Всенепременно! — важно кивнул Барашек. — Но только…

— Что — только, Барашек, что — только? Я и хочу жениться! И сейчас же! И вот на этой! А как её зовут-то? — я не спросил…

— Зовут Нюрой, то есть, Анной Несторовной, но жениться вам на ней нельзя, государь, потому что она умом не здорова, — сказал Сильвестр, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Да что мне в её уме! — взбрыкнул ногами Феодор. — Жена не должна быть умнее мужа, вот! Мне тятенька всегда так говорил… Скажи, полковник, можно ведь мне жениться?

Полковник надолго задумался. Он вертел ус, он что-то беззвучно шептал под свой чудом не отмёрзший нос, он глубокомысленно шевелил пальцами, и наконец строго спросил у Сильвестра:

— А она точно боярская дочь? В самом деле? Боярина… как его?

— Нестора Кирилловича Красногорского.

— И это боярин — он что? Родовитый?

— Весьма.

— И, наверное, Рюрикова рода?

— Вот не знаю.

— Но может быть и такое? Может он быть и Рюриковичем?

— Да может, ясно…

— Ну, так я скажу: женись, государь! Это будет верно и хорошо! Как раз того-то нам и не хватало: чтобы на дочке Рюриковичей… Так! Так! Оно ещё внушительней получится! Истино, государь, женись!

Феодор широко раскрыл рот:

— Можно, да? Прямо сейчас? А… это… как… Фу… Даже в пот бросило! А что! И женюсь!

— У нас и епископ есть! Обвенчает тут же! — полковник ткнул пальцем в Агафона. Послушник гадливо поёжился, но спорить не стал.

— Ну, братки! — протянул обалдевший от счастья Феодор. — Буду с царицей… С боярышней! Каков! Дело-то и впрямь к царству идёт! Ха! Ну, теперь держись! Я тебе не Кузька с Нижнего! У него-то, поди, жены-боярышни нет! Давай, давай! Жениться, жениться!

— Не плохо бы у невесты согласия спросить, — угрюмо заметил Агафон.

— Верно, верно… Эй, как тебя… Боярышня! Ты это… ты того… ты… Как сказать-то?.. Ну, полковник, что-то у меня язык даже заплетается… Скажи ты! Сватом моим будешь, правильно?.. Скажи!

— Боярышня! — полковник встал из-за стола. — Анна Несторовна! Пресветлая и благородная девица! Ты хочешь замуж?

— Ясно, хочу! — обиженно выкрикнула Нюра, слизывая сажу с рук.

— Ну вот и всё! — полковник развёл руками. — Вот и всё сватовство. Можно прямо начинать венчание!

— Как же? — Сильвестр побледнел. — А… А ведь… А ведь у батюшки её не спросили! У Нестора Кирилловича! Как же без разрешения?

— Ты глупости не говори, боярин! — строго дёрнул бровями полковник. — Неужто её отец против царской воли пойдёт! Ему такая великая честь, а он, значит, противиться станет? Смешно. Завтра свадьба.

— А как… Не сегодня разве? — удивился Феодор.

— Подготовиться надо.

— Я и так готов!

— Нет, государь. Дело без пождания не бывает. Пусть невеста подготовится.

— Да и мне кое-что подготовит надо… — завил Агафон и вышел из-за стола.

Вечером Агафон сидел в своей каморке у чулана и, опустив свой толстый нос, вышивал кресты на самодельной епитрахили. К нему забрёл унылый Сильвестр.

— Что, брате… Ах, прости! — владыко! — что изволите починять? Портянки свои штопаете? Ах, вышиваете!.. Оно понятно: у епископа и на портянках должна вышивка быть!.. Ах, епитрахиль!.. Поди, Манешка, от подола своего полосу оторвала ради такого случая? Так ты ж теперь у нас епископ, тебе не епитрахиль, тебе митру надо! Горшки вон, стоят: разукрась белилами, узоры наведи — и на голову! Что ж ты, охальник, делаешь-то?.. Куда ж ты, послушник непослушливый, лезешь? Ты суда-то Божия не боишься уже?

— А сам-то давно боярином заделался? — тихо огрызнулся Агафон, не отрываясь от работы.

— Боярином назваться — не грех, особливо, если ради сохранения живота сие делается! А уж коли послушник епископом величается!.. Тут уж — прошу прощения!

— Отстань… — дернул плечом Агафон. — Что ты понимаешь? Православие гибнет… Латыньство наступает… Кто-то должен Церковь спасать? А может на меня Господь указывает… Почём я знаю… Потом спросится с меня: тебе, мол, Агафоне, выпал случай спасти Мою Церковь, а ты ушами хлопал, послушание соблюдал… Кому послушничал-то? — вот и выбирай теперь местечко на горячей сковородке!

— И я о том же! — горько вздохнул Сильвестр и бледные усы его встопорщились. — Видим ведь, что мазурики — сущие мазурики! А других-то нет! Надо брать, что дают.

— Брать… А невесту отдаёшь… Кому отдаёшь-то? Ты подумай только!.. Экая поганка бледная!.. Туда же — на царство!.. Гришка Отрепьев таким же был?