Алексей Бакулин - Недотёпы

— Гришка? Ну нет! Гришка был — орёл! Ух! До последнего я ему верил… А Нюра мне — какая невеста? Куды я со свиным рылом в боярскую опочивальню… А коли наш сморчок и впрямь в цари выбьётся, так она ему самая подходящая царица будет.

— Ну, подьячий, как знаешь…

Венчание началось ранним утром, когда ещё не развиднелось. Привели Нюру, чисто вымытую, в белом, нарядном крестьянском сарафане. Боярышня отчего-то хмурилась. Поляки привели Феодора, одетого в какую-то тяжёлую грязную мантию, сшитую, видимо, из затоптанного персидского ковра. Феодор был понур, испуган: в последний миг он пожалел о своём решении и теперь тоскливо мечтал сыграть всё назад.

Со всех изб натащили икон, устроили в горнице подобие иконостаса, зажгли не меньше сотни лучин и десяток, найдённых в поповых закромах, сальных свечей. Пригласили десяток разбойников, двое молчаливых поляков как обычно встали возле дверей с обнажёнными саблями.

Агафон накинул на плечи самозваную епитрахиль, поднял деревянный крест, прокашлялся и начал:

— Во имя Отца… И Сына…

Нюра, брезгливо щурясь и кривя губы, озиралась по сторонам. Феодор стоял, покорно сутулясь, пустыми глазами уставясь на иконостас.

— А где Силька-то? — громко спросила вдруг Нюра. Феодор молча дёрнул её за рукав.

— Ты не дёргай тут, не дёргай! — возмущённо заголосила боярышня. — Чего встал? Я пошла Сильку искать, суженного моего!

И, развернувшись круто, двинула вон из избы. Сильвестр спрятался за спины ратников, чтобы не попасться ей на глаза. Агафон, замерев на полуслове, растерянно захлопал глазами. Полковник, ухватил Нюру за плечо и круто развернул прочь от дверей:

— Вот это твой суженный, боярыня! Ты не там его ищёшь!

— Этот? — от души удивилась Нюра и даже руками развела.

— Так, так! — подтвердил полковник, — Это он. Государь всея Руси Феодор Борисович.

— Это я!.. — робко сказал Феодор, оборотясь к невесте.

— Ты не Силька! — в голос заорала Нюра. — Убирайся с глаз моих! Эй, кто там!.. Чего он в мой терем лезет? Тятенька! Маменька! Хевронья! Парамошка! Куда вы меня привели?

— Тихо, тихо! — важно произнёс полковник, шевеля бровями. — Зачем шуметь? Ты царицей станешь, а шуметь не надо! Ты хочешь быть царицей, боярышня?

— Пошёл вон! — взревела Нюра и ударила полковника кулаком по носу. Барашек ошалел от боли, и некоторое время ловил ртом воздух, нелепо улыбаясь; по усам его быстро бежали густые тёмные струйки крови. Он попытался утереться рукавом красивого доломана, но ничего из этого не вышло. Было видно, что ему очень хочется ответить на этот удар, но поднимать руку на будущую царицу было боязно.

— Эй, люди!.. — бормотал он невнятно. — Сделайте же что-нибудь… Эй, святой отец! Объясни же боярышне, что здесь происходит.

— Нет, — сказал Агафон, тяжко вздохнув, и снимая с плеч самодельную епитрахиль. — Не буду больше. Этак я тут до анафемы с вами довенчаюсь. Венчай, пан, сам, если тебе нужно, а меня отпусти с Богом.

— Ну и не надо, — захлёбываясь кровью, пробулькал полковник, — Не бывать тебе патриархом!

— О сём и ликует душа моя! — смиренно отвествовал послушник и спрятался в уголок, поближе к Сильвестру Афанасьевичу.

— Не извольте прогневаться, ваше величество, — полковник, роняя крупные вишнёвые капли из носа, поклонился обалделому Феодору. — Мы потом венчание сыграем, в Москве, а сейчас…

— Не хочу в Москве! — вдруг завопил Феодор и затопал ногами, словно заплясал трепака. Невестин бунт раззадорил его и теперь ему снова очень захотелось жениться. — Сейчас давай! Ищи, где хочешь, попа! Ищи немедленно! Я жениться буду! Сейчас! Мне сейчас царица нужна, а не в Москве? Где она, твоя Москва? А царица — вот, здесь, красивая! Где я ещё такую сыщу? Анна Несторовна, синичка моя, соизвольте стать царицею!.. — и он ухватил Нюру за уркав.

— Силюшка! — жалобно заголосила Нюра, — Где ты, родненький? Меня увести хотят!

Сильвестр Афанасьевич так стиснул зубами кончик уса, что откусил его совсем. Агафон ткнул его в бок локтем:

— Давай, подьячий, не зевай! Твою же невесту уводят!

— Нет… Нет… — бормотал Сильвестр Афанасьевич, — я же не хотел на ней… и мы не ровня… и головка у ней больная… и мы же договорились с полковником…

— Не дури, Афанасьич! Девка как по тебе шита! Хватай её, да пойдём на Москву!

— Какую Москву? Где Москва?.. Брате, ты что несёшь?..

— Сильвестр Афанасьевич! — надрывалась Нюра…

— Ко мне иди! — рычал Феодор, дёргая её за рукав.

— К тебе, холоп? Да я тебя!..

Сильвестру показалось, у Нюры волосы встали дыбом, наподобие львиной гривы. Ухватив колун, стоявший возле печки, она замахнулась на своего царственного жениха:

— Поберегись! Зашибу!

Полковник подскочил сзади и хотел выдернуть колун из девичьих рук, но Нюра махом развернулась, и тяжкий ржавый обух просвистел у самого кончика окровавленного панского носа.

— Пшш!!! — фыркнул полковник, уворачиваясь, — Ребятки! отберите-ка у неё оружие!

Ребятки дружно бросились на боярышню, но та, расходившись, махала обухом направо и налево; казалось, что колун вот-вот вырвется из её рук, и уж тогда кому-то не поздоровится. Мужики разлетелись по углам как мухи от мухобойки и замерли, не желая связываться с царской невестой.

— Ан-н-на Несторовна! — тонко тянул Феодор. — Опамятуйся! Ты же моя всё-таки!

— Сильвестр Афанасьевич! — взвыла ещё раз Нюра, и тут обозлённый Агафон с силой вытолкнул Сильвестра на середину горницы:

— Вот он! Держи своего жениха!

Наперерез Сильвестру выбежал полковник и, растопырив руки в широких рукавах, загородил подьячего от Нюры:

— Никак не можно! Сей жених неверный!

Нюра в последний раз взмахнула колуном, — и уже не вхолостую: ржавый обух веско впечатался полковнику в висок. Не издав ни звука, пан Барашек свалился на пол, мягко, словно куль зерна; Нюра, равнодушно переступив через его тело, всхлипнула и упала на грудь белому от ужаса Сильвестру.

Все долго-долго молчали. Поляки напряжённо размышляли, гадая, что им теперь предпринять; Агафон медленно, задумчиво, безостановочно крестился. Феодор нерешительно подошёл к Нюре и тихонько потыкал её пальцем в спину:

— Ты, Нюрочка… Всё уже… Бросай эту дурь… Давай, жениться будем…

Нюра не пошевелилась. Сильвестр Афанасьевич вгляделся в её лицо и у него шапка подпрыгнула на голове: боярышня крепко, безмятежно спала, спала так, что рухни всё вокруг — не проснётся, не пошевелится, не разомкнёт сонным мёдом склеенные веки. Пальцы её всё ещё цепко сжимали Сильвестровы плечи, но ноги уже начали подкашиваться и тело медленно, плавно оседало на пол. Видимо, когда-то сбитая с толку душа её напрочь забыла, как нужно отзываться на всё происходящее: и любовь, и страх, и сон — всё она посылала Нюре не вовремя, не впопад. Сильвестр подхватил падающую Нюру и прижал, словно ребёнка, словно любимую свою младшую сестру к груди. Феодор строго нахмурился: