Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона

Старая лэди ушла, поддерживаемая подъ руки своими двумя воспитаницами. Ліонель остался въ гостиной одинъ. Такъ какъ было уже поздно, и такъ какъ нельзя было ожидать, чтобы молодыя миссъ возвратились въ гостиную, Ліонель спросилъ свѣчку и велѣлъ себя проводить въ отведенную для него комнату, Катонъ помогъ ему раздѣтъся, и онъ съ удовольствіемъ улегся въ мягкую постель.

Заснулъ онъ, однако не сразу. Ему долго припоминалось все то, что онъ пережилъ за этотъ день. Мистриссъ Лечмеръ и ея внучки играли каждая свою роль. Былъ или нѣтъ между ними уговоръ? Это нужно было провѣрить. Но Агнеса Дэнфортъ была такая простая, непосредственная, даже рѣзковатая — частью отъ природы, частью отъ воспитанія. Какъ всякій молодой человѣкъ на его мѣстѣ, познакомившійся съ двумя молодыми. дѣвушками замѣчательной красоты, Ліонель заснулъ, мечтая о нихъ обѣихъ, а во снѣ ему мерещилось, будто онъ на «Эвонѣ» пьетъ пуншъ, приготовленный хорошенькими ручками миссъ Дэнфортъ, а къ аромату этого пунша примѣшивается тонкій ароматъ чая, сзади же стоитъ Сесиль Дайнворъ, съ милой граціей Гебы смотритъ на него и такъ весело, такъ молодо хохочетъ.

Солнце начинало бросать свои лучи на густой туманъ, разостлавшійся за ночь надъ поверхностью воды, когда Ліонель взошелъ на Биконъ-Гилльскія высоты, чтобы посмотрѣть на свой родной городъ при первомъ проблескѣ дня. Сквозь туманъ видны были зеленыя верхушки острововъ. Виднѣлся также еще обширный амфитеатръ утесовъ, окружавшихъ бухту. Впрочемъ, туманъ уже поднимался все выше и выше, то закрывая входъ въ прелестную долину, то обвиваясь легкими клубами вокругъ колокольни, которая обозначала, что на этомъ мѣстѣ стоитъ село.

Хотя горожане всѣ уже проснулись, но вездѣ въ городѣ соблюдалась строгая тишина по случаю воскресенья.

Стоя на холмѣ, Ліонель любовался панорамой родного города.

По мѣрѣ того, какъ расходился туманъ, выступали дома, утесы, башни, корабли. Многаго онъ не могъ припомнить, но многое узнавалъ. Изъ задумчивости его вывелъ чей-то непріятный, гнусавый голосъ, пѣвшій пѣсню, изъ которой Ліонель уловилъ нѣкоторыя слова:

Кто свободу любитъ — тотъ

За нее идетъ въ походъ,

Обнажаетъ острый мечъ,

Не боится жаркихъ сѣчь.

A привыкшій къ рабству — знай

Пьетъ свой вредный, мерзкій чай.

Ліонель пошелъ на голосъ и увидалъ Джоба Прэя, сидѣвліаго на деревянныхъ ступенькахъ, крторыя вели на вершину холма. Джобъ кололъ орѣхи на краю доски и клалъ себѣ въ ротъ зерна, а въ промежуткахъ пѣлъ вышеприведенную пѣсню.

— Какъ же это вы, мистеръ Прэй, не соблюдаете воскресенья и съ утра принялись за свѣтское пѣніе? — сказалъ Ліонель.

— Пѣть никогда не грѣхъ что бы то ни было, псалмы ли, пѣсни ли, — отвѣчалъ Джобъ, не поднимая головы и не отрываясъ отъ своего занятія. — Но для пѣнія нужно подняться повыше, потому что у насъ пѣть нельзя: всю долину заняли солдаты.

— A что вы имѣете противъ солдатъ въ долинѣ?

— Изъ-за нихъ коровамъ ѣсть нечего и коровы не дають поэтому молока. Теперь весна, коровамъ пастбище пужно.

— Бѣдный мой Джобъ, солдаты травы не ѣдятъ, ваши рогатые и безрогіе друзья могутъ пастись сколько угодно.

— Но солдаты траву мнутъ, а бостонскія коровы не ѣдять травы, примятой англійскими солдатами, — сказалъ съ сумрачнымъ видомъ Джобъ.

— Вотъ даже какъ! Боже, какая утонченная любовь къ свободѣ! — засмѣялся Ліонель.

Джобъ съ предостереженіемъ покачалъ головой и сказалъ: — Не говорите ничего противъ свободы; а то будетъ нехорошо, если васъ услышить Ралъфъ.

— Кто это Ральфъ? Гдѣ же онъ тутъ прячется?

— Онъ тамъ, въ туманѣ,- сказалъ Джобъ, указывая пальцемъ на маячный столбъ, весь окутанный туманомъ.

Ліонель посмотрѣлъ туда, но въ первое время ничего не увидалъ. Потомъ, продолжая всматриваться, онъ разглядѣлъ сквозь туманъ того самаго старика, съ которымъ ѣхалъ на кораблѣ. Старикъ былъ все въ томъ же сѣромъ костюмѣ, который очень подходилъ съ туману и придавалъ наружности старика что-то воздушное и сверхъестественное. По мѣрѣ того, какъ туманъ рѣдѣлъ, Ліонель замѣчалъ, что старикъ кидаетъ по сторонамъ быстрые и тревожные взгляды. При этомъ онъ дѣлалъ рукой нетерпѣливые жесты, какъ будто пытаясь разсѣять мглу, мѣшавшую ему видѣть то, что онъ желалъ. Вдругъ свѣтлые солнечные лучи прорѣзали туманъ, раздвинули его и освѣтили разомъ всю фигуру старика. Въ тотъ же мигъ съ его лица исчезло суровое, тревожное выраженіе; кроткая и грустная улыбка озарила черты, и онъ громко окликнулъ молодого офицера.

— Приходите сюда, Ліонель Ликольнъ. Вы здѣсь услышите свѣдѣнія, которыя избавятъ васъ отъ многихъ опасностей, если вы сумѣете ими воспользоваться.

— Очень радъ, что слышу вашъ голосъ, — сказалъ Ліонель, направляясь въ ту сторону. — Окутанный туманом, вы были гпохожи на какого-то выходца съ того свѣта, — мнѣ хотѣлось стать передъ вами на колѣни и попросить вашего благословенія.

— Это вѣрно, что я выходецъ съ того свѣта. Почти все то, что могло бы меня интересовать въ жизни, лежитъ въ могилѣ, и свое земное странствованіе я продолжаю только потому. что я долженъ совершить одно большое дѣло, котораго безъ меня никто не сдѣлаетъ. Тотъ свѣтъ, молодой человѣкъ, я вижк передъ собой гораздо яснѣе, чѣмъ вы вотъ эту панораму, разстилающуюся у вашихъ ногъ. Тамъ нѣтъ тумановъ, мѣшающихъ смотрѣть, нѣтъ иллюзіи красокъ, нѣтъ никакого обмана чувствъ.

— Какъ вы счастливы, сэръ, что имѣете такую увѣренность, достигнувъ послѣдняго предѣла жизни, но я боюсъ, что за свою рѣвшмость провести вчерашнюю ночь въ жилищѣ юродиваго вы плплатились неудобствами и безпокойствомъ.

— Этотъ юродивый очень хорошій юноша, — отвѣчалъ старикъ, ласково кладя руку на голову Джобу. — Мы съ нимъ понимаемъ другъ друга, маіоръ Линкольну, а это всего дороже для взаимныхъ отношеній.

— Я замѣтилъ уже, что есть одинъ вопросъ, на который вы смотрите съ нимъ совершенно одинаково. Но помимо этого между вами, по моему, нѣтъ ровно ничего общаго.

— Его умственныя способности остановились въ развитіи еще въ періодѣ дѣтства, это вѣрно, — отвѣчалъ старикъ. — Но каковъ конечный результатъ человѣческихъ познаній? Въ чемъ онъ заключается? Онъ заключается въ томъ, что мы узнаемъ, а сколько именно мы находимся во власти нашихъ страстей? Тотъ, кто на опытѣ научился тушить этотъ вулканъ, и тотъ, кого это пламя вы разу не обжигало — одинаково достойны другъ друга и вполнѣ могутъ считаться товарищами.

Ліонель наклонилъ голову, выслушавъ такое смиренное мнѣніе, и послѣ небольшой паузы перемѣнилъ разговоръ.

— Солнце уже даетъ себя чувствовать, — сказалъ онъ старику, — и когда разсѣются послѣдніе пары, мы увидимъ тѣ мѣста, которыя оба посѣщали въ прежнее время.