Теодор Парницкий - Аэций, последний римлянин

Действительно, Гензерих был не только маленький, щуплый и какой-то изломанный, но еще и хромой. Пелагия сразу заметила это, когда он двинулся с места. Она видела, какой болезненной гримасой искривилось у него лицо, когда он пошел, волоча за собой калеченую ногу. Ему подвели коня; сильные руки приспешников оторвали короля от земли и осторожно посадили в седло. Гензерих тотчас извлек меч, начертал им в воздухе тройной крест и бешеным галопом ринулся к стене. Без труда перепрыгнул он гору обломков, раскиданных у пролома, и бросился к воротам. По приказу Сигизвульта в него начали стрелять сразу из четырех катапульт. Как будто из упрямства, король тут же сдержал коня и под градом стрел, из которых ни одна его не задела, исчез из глаз Пелагии.

— Отворяйте ворота! — загремел голос Сигизвульта.

Ударили в рога и буцины, солдаты с громким криком спускались по лестницам.

— К воротам! К воротам! — кричали препозиты и центурионы.

— Будь здорова, Пелагия. Возвращайся в город.

Она почувствовала на своих волосах теплое прикосновение губ и повернулась. Бонифаций стоял перед нею, почти весь закрытый огромным франконским щитом. В руке он держал топор, такой большой и такой на вид тяжелый, что Пелагия никогда бы не поверила — если бы сама этого не видела, — что ее муж может поднимать такую тяжесть. И вообще он весь был другой, не такой, каким она его знала: она никогда не думала, что бывают минуты, когда он, Бонифаций, может быть именно таким…

Она улыбнулась ему благожелательно и почти с искренним восхищением.

— Ты не боишься Гензериха?! — спросила она, и в вопросе ее слышался полный гордости ответ.

— Боюсь, — ответил он. — Вот если бы со мною был Аэций…

— Аэций, убийца Феликса? — прервала она его удивленно.

— Аэций, храбрейший из римлян, — ответил он, надевая на голову высокий золоченый шлем с красным султаном.

До того самого момента, когда Аэций устранил со своего пути Феликса и взял после него власть при неспособной дальше сопротивляться Плацидии, он крайне мало уделял внимания личности и делам Бонифация. Наместник Африки, на его взгляд, ничего не сделал такого, что позволяло бы предполагать, что он может в будущем стать опасным соперником. Повсеместно прославляемые воинские заслуги и преданность вернейшего слуги и друга Плацидии не возбуждали в Аэций ни уважения, ни, опасения. Единственное, что его злило (но одновременно и смешило) в связи с личностью Бонифация, — это огромный авторитет, которым он пользовался у хронистов и панегиристов, щедро осыпавших наместника Африки теми же эпитетами и прилагательными, коими под их пером обычно обрастало имя покойного Констанция или самого Аэция, многократного победителя готов, франков и других врагов империи. Оскорбленный этим, победоносный начальник дворцовой гвардии, а потом и главнокомандующий войск Западной империи без труда, однако, сообразил, в чем кроется тайна этого авторитета: в дружбе, которой дарила Бонифация сама Августа Плацидия, а кроме того, вернее — прежде всего, в его набожности и ревностности в делах веры, что не могло не повлиять на его популярность, если учесть, что почти все хронисты и панегиристы принадлежали к духовному званию. Иначе нельзя было себе объяснить эту широчайшую известность, во всяком случае, она никак не объяснялась действительными его воинскими деяниями. Ведь Бонифаций не мог похвастаться ни одной победой, ни какой-нибудь удачей, равной Аэциевой. В молодости, правда, он оказал некоторые услуги Констанцию, но в первой же битее, которой он самостоятельно руководил как полководец в Испании, потерпел поражение — и кем разбит-то был!.. Вандальскими племенами асдингов и силингов, которые беспорядочной ордой мчались на юг Испании, только что разгромленные полководцем Кастином! Тот же Кастин без особого труда разгромил самого Бонифация, когда тот стал наместником Африки и держал сторону Плацидии в ее борьбе с братом. А когда после восшествия на трон Иоанна Бонифаций выступил против узурпатора, тут уж никак не военные способности комеса Африки вселили страх в сердца йоанновых сторонников, Нет, нечто совсем иное было причиной беспокойства, которое возбуждала тогда несокрушимая верность и преданность Бонифация Плацидии, нечто такое, в чем Аэций видел разрешение всей загадки значения, мощи и славы Бонифация. Так вот, Африка, войсками которой он командовал, была плодороднейшей провинцией Западных областей, а может быть, и всей империи — она была житницей Италии! Не воинские способности, не несокрушимая храбрость, даже не дружба Августы Плацидии и не ревностность в вере, а хлеб… безбрежные хлебные поля — вот что делало комеса Африки одним из могущественнейших людей империи! В борьбе с Иоанном Бонифаций не потерял ни одного африканского солдата, но достаточно ему было задержать галеры с хлебом, идущие в порты Италии, чтобы сделать Иоанновы войска податливыми к уговорам Ардабура, не теряющего зря времени в плену! Но Аэций не был уверен, сознает ли Бонифаций мощь, которая у него в руках: события последних лет говорили о том, что наместник Африки скорее прислушивается к голосу чувств, чем к языку холодных расчетов.

Сразу же после вступления в должность патриция империи Феликс начал плести интриги, целью которых было подорвать дружбу между Плацидией и Бонифацием. Аэций был слишком осторожен и вместе с тем слишком занят войной в Галлии, чтобы дать втянуть себя в эту игру, довольно опасную и малопривлекательную: ему-то уж никак не на руку было усиление Феликса. Но, и не имея ничего против того, чтобы два приятеля Плацидии ссорились между собой, он даже переслал Бонифацию письмо, в котором заверял его в своей дружбе и выражал удивление, что человека, имеющего такие заслуги перед императорской фамилией, держат вдали от столицы.

Он даже не предполагал, что письмо его подольет еще одну каплю масла в огонь, пожирающий с некоторых пор комеса Африки. Бонифаций, видимо, совершенно не сознавая своего могущества, которое давало ему командование армией в житнице Запада, давно рвался к императорскому двору, чтобы занять там полагающееся ему по заслугам и верности место, разумеется, одно из высших в империи. Феликс тоже подогревал его, время от времени давая понять, что Плацидия недооценивает своего верного слугу и умышленно держит его вдали от себя; с другой стороны, он предостерегал и Плацидию перед жаждущим власти любимцем, стремящимся якобы отторгнуть Африку от империи.

В середине третьего года правления Валентиниана Бонифаций получил приказ явиться перед Плацидией в Равенне; еще несколько месяцев назад он счел бы это осуществлением своих мечтаний, теперь же, под влиянием предостерегающих писем Феликса, понял вызов как смещение — и сжигающий его внутренний огонь тут же разгорелся грозным пожаром. В Равенну вместо наместника Африки прибыло дышащее оскорбленной гордостью и гневом письмо, в котором Бонифаций упрекал Плацидию в недостойной величества неблагодарности и отказывался повиноваться. Феликс был вне себя от радости: наконец-то добился своего! Дабы покарать бунтовщика, в Африку послали войско под командованием Галлиона, Маворция и варвара Сенеки, но Бонифаций, не очень удачливый в битвах с врагами империи, на сей раз оказался победителем и, упоенный триумфом, провозгласил себя независимым от Равенны повелителем Африки.