Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

— Наслышан о сем драгуне и сам видел, как он под Лесной генерал-адъютанта свейского короля словил! — хохотнул Петр,— Да одна беда, поначалу генерала в полон берет, а затем сам Бахусу в плен сдается!

— И все же, государь, сей вахмистр и впрямь достоин быть офицером! — убежденно сказал князь Михайло.

— Да и над Бахусом полную викторию одержал! — поддержал его Апраксин.— Я его под Пелкане самолично чаркой испытывал, и он через тот искус прошел.

— Ох не верю! — покачал головой Петр,— Но за храбрость ценю. Да ведь я и патент ему офицерский, кажется, подписал?

— Государь! — лукаво сощурил глазки Апраксин,— Да ведь пока шел твой указ, сей Кирилыч еще два подвига совершил: пленил известного тебе шведского профессора на Аландах и на днях здесь, на Ганге, взял двух перебежчиков. Вот мы с князем Михайлой и просим тебя: определи сего героя, минуя чин, в капитаны!

— А вот сие, дядя, негоже! — сердито вздернул плечами Петр.— Аль сам не ведаешь: Сенат предлагал мне накануне сей кампании, поелику я флагман линейной эскадры, чин вице-адмирала. Но я от того великого чина до первой морской виктории отказался. Пока не достоин. То же ваш Кирилыч. За Лапполу и поход на Аланды жалую его поручиком, но датчане-то на Ганге сами к нам перебежали, какой же здесь подвиг? Нет, господа, регламент офицерский надобно блюсти свято! — В сей миг, прерывая речь царя, донесся отдаленный гул, словно приближалась гроза.

— Никак швед у Гангута из тяжелых орудий палит? — вскочил из-за стола генерал-адмирал. Все поспешили на капитанский мостик.

Смотровой матрос оторвался от подзорной трубы, крикнул с дозорной бочки, подвешенной на грот-мачте:

— Швед от Руссар-з отходит и по нашей брандвахте палит, господин генерал-адмирал!

— Вот что, Федор Матвеевич! Я поспешу на легкой скампавее Бредаля к Змаевичу. А ты бей тревогу, готовь выводить флот из Тверминне. Боюсь, как бы швед нам фарватер из сей бухты не перекрыл!Петр не то чтобы приказал, а сказал генерал-адмиралу по-своему, по-царски. Апраксин и не мыслил не подчиниться шаутбенахту Петру Михайлову: ведь у царей регламента нет!

Опасения Петра о возможной диверсии шведа супротив Тверминне оказались ненапрасными. С дозорных галер ясно было видно, как эскадра Лиллье, лавируя под слабеющим ветром, медленно отделилась от Ватранга и стала удаляться от острова Руссар-з.

— Может, Лиллье опять к Ревелю путь держит? —, предположил стоявший рядом с Петром на капитанском мостике Бредаль.

— Ерунда! К Ревелю он шел бы мористей, а здесь держится самой кромки островов,— значит, идет к Тверминне,— согласился с Петром командующий брандвахтой Змаевич, прибывший на скампавее Бредаля.

Петр в это время, как мальчишка, послюнявил большой палец, выставил его к ветру. И, довольный, рассмеялся:

— А никуда ныне Лиллье далеко не уйдет! Ветерок-то, капитаны, стихает, вот-вот полный штиль наступит.— И весело добавил: — Не врали, значит, местные финны и тот пленный профессор: в конце июля в сих широтах мертвый штиль по неделе стоит! А Ватранг меж тем разделил свои силы. И что за сим? — Петр обернулся к Змаевичу.

— А за сим, государь, у острова Руссар-з в шведской позиции оказалась дыра, почитай, в три мили! — улыбнулся обычно мрачный и хмурый серб.

— Вот в эту дыру, капитаны, и поведете наш авангард! А десантом на оном командовать будет бригадир Волков! — решительно приказал Петр,— Ступайте и готовь-, те корабли к прорыву!

Петр почти не спал в эту белую тревожную ночь. Да и не до сна было: сначала подошли галеры Бредаля, а затем и вся авангардия генерала Вейде пожаловала. Шведы заметили эти передвижения русских, и Ватранг приказал поднять паруса и атаковать. Однако наступил мертвый штиль, и паруса бессильно повисли огромными тряпками. Весь маневр Ватранга привел только к тому, что шведские суда сбились в кучу и еще более увеличился разрыв между Ватрангом и Лиллье. Понапрасну грозно ревели орудия флагманского «Бремена»: ни одно ядро не долетело до русских галер. Во втором часу ночи Петр вызвал из Тверминне Апраксина, а сам прикорнул на часок под шведскую канонаду.

Когда в шесть утра Апраксин прибыл на царскую галеру, то застал своего шаутбенахта Петра Михайлова уже за бритьем: новый царев денщик проворно водил бритвой, снимая жесткую щетину и мыльную пену английской острой бритвой.

— Ну что, Федор Матвеевич, попался-таки швед? — весело спросил Петр, подставляя шею и спину под ковш с морской водой.— Ух хороша! На дворе июль, а вода — чистый лед! — заухал он и крикнул денщику: — Лей круче, дьявол! — Растираясь полотенцем, молвил: — И до чего приятна сия вода: солью и открытым морем пахнет. Любишь открытое море, а, Федор Матвеевич?

Генерал-адмирал не успел ответить, как Петр подвел его к борту и указал на широкий морской простор в сторону острова Руссар-з:

— Вот оно, открытое море, дядя... Ты только глянь на сие окно — оно и впрямь для нас окно в Европу! Вице-адмирал Лиллье сплоховал малость, ушел на восток да и застрял в мертвом штиле: вон его паруса едва на горизонте белеют.

— Так что меж ним и Ватрангом ныне большая дыра! — сразу уразумел Апраксин.

— Вечор была дыра, но поелику ночью Лиллье еще однажды ветер в паруса уловил и дале сместился, то здесь ныне не дыра, а открытое море. Вот мы в сей штиль и обойдем Ватранга мористей. Что скажешь?

— Обойдем, государь! — с неожиданной для него твердостью отрубил Апраксин.— Негоже нам столь счастливый и, чаю, самим Нептуном дарованный час упускать!Позже, наедине с самим собой, генерал-адмирал, может, и сам дивился своей гангутской решимости, но тогда он ясно чувствовал: сей штиль — подарок Нептуна! И в то чистое ясное июльское утро верилось: все можно преодолеть российскому флоту.

На галерах звонко пропели горны, загудели в свои дудки боцманы, началась утренняя побудка.

— Прикажи, Федор Матвеевич, выводить флот из Тверминне,— распорядился Петр за завтраком. Генерал-адмирал глотнул ароматного, душистого кофе и простодушно усмехнулся:— Да я уже приказ тот послал, пока ты одевался. Чаю, к полудню прибудет вся моя кор-де-баталия!

— Отлично, дядя! — Петр чувствовал, что все ему сегодня удается, как удавалось тогда под Полтавой, и ощущение предстоящей виктории пришло к нему, как и тогда, ране, нежели все свершилось.Легкая царская скампавея вынырнула из-за островка и понеслась в открытое море. И точно отдавая царю и генерал-адмиралу приветственный салют, ударили пушки со шведского фрегата, близкого к берегу.

— Не трусь, дура! — насмешливо заметил Петр молоденькому матросу, который, часто закрестившись, побледнел и прислонился к мачте.— У шведа-то недолет!

— А куда сей Ватранг припрятал ныне свою шхерную эскадру? — озаботился Федор Матвеевич.