Валентин Рыбин - Государи и кочевники

На другой день, перед отъездом домой, Кейик полюбовалась будущей невесткой. Зовут Хатид-жой. Красивое имя. И сама высокая, стройная, белолицая. Чайник поставила на сачак с завидным проворством, а перед отъездом приветливо сказала: «Счастливого вам пути». Кейик-ханым той же дорогой, со своим слугой й всадниками возвратилась в Гасан-Кули. На душе светло, настроение хорошее, словно помолодела лет на тридцать и её самою за молодого джигита отдают.

Слухи о скором свадебном тое расползлись по Побережью. Узнали о предстоящем пиршестве в Кумыш-Тёпе, Кара-Су, на Челекене, на Дардже, на Красной косе. Свои, гасанкулийцы, выходя утром из кибиток, смотрели в сторону порядка Кейик-ханым и её сыновей. А там уже ямы рыли, где будут баранов резать, казаны чистили и свозили всевозможную посуду и утварь. Каждый день на задворках останавливались навьюченные верблюды.

Но не только о свадебном тое думали люди. Больше смотрели на море, в ожидании русских парусников.

Прошла неделя — и вот они появились.

Атрекцы бросились к берегу. От прибывших кораблей тем временем отделилась небольшая лодка, в ней несколько человек. Когда подплыла эта лодчонка ближе, все увидели в ней каджаров. Якши-Мамед от неожиданности растерялся, потеребил бородку, руки в бёдра упёр. И другие никак не могли понять, зачем пожаловали они. И понёсся по толпе недобрый говорок: «Мир-Садык это… Сучий сын, Мир-Садык… Убить бы его мало, проклятье их роду…» Ропот нарастал, а каджары, нисколько не боясь, причалили к берегу и спрыгнули на хрупкую ракушку.

— Мир вам, добрые люди! — громко произнёс Мир-Садык и свёл на груди ладони.

Несколько туркмен вышли вперёд, недружелюбно оглядели гостей. А Якши-Мамед сердито спросил:

— Говори, зачем приплыл?

— Не горячись, хан, — сухо отозвался Мир-Садык. — Вот, возьми свои талаги. Больше твоего купца здесь не будет. Астраханский губернатор посадил его в тюрьму. Талаги я тебе привёз, чтобы выручить из беды. Знаю, рыба твоя гниёт, икра портится. Подумай, и пока не поздно — вези рыбу Абу-Талибу, моему брату. Он возьмёт за полцены…

— Собачья отрава! — процедил сквозь зубы Якши-Мамед.

Мир-Садык бросил талаги, повернулся и с достоинством направился к своей лодке. Остальные каджары поспешили за ним.

В течение двух следующих дней от Чагылской косы к расшиве Мир-Багирова и обратно беспрестанно курсировали киржимы. Больше половины рыбаков сдали свой осенний улов. Один лишь Кадыр заупрямился. Ходил, грозил всем подряд, что придётся отвечать перед Кият-ханом. Люди слушали его, разводили руками. Разве можно, мол, рисковать! И опять заговорили о предстоящем тое. И тут приехал Киятов слуга с поручением — доставить на Челекен его старшего сына…

Что поделаешь? Отец позвал — надо ехать. И Якши-Мамед велел поднять парус. Отчалили от берега утром, до первого намаза. Аллаху поклонились уже далеко в море. Когда повернулись к Мекке и стали на колени, атрекского селения не было видно, только дымок поднимался в небо да виднелись суда со спущенными парусами. «Кому молимся — аллаху или этому персиянину? — злобно подумал Якши-Мамед, произнося молитву. — Его поганые корабли заслонили Мекку. Не к добру это».

Ночью разыгрался Шторм. Парусный кораблик, словно щепку, бросало с волны на волну и относило в море. Моряки надели кожаные штаны и зюйдвестки, Купленные в прошлом году у купца Герасимова. Брызги волн веером рассыпались по палубе, били в лицо, но в этой морской одежде было гораздо легче. Султан-Баба, видавший и не такие штормы, спокойно предложил:

— Хан, а не свернуть ли нам к Огурджинскому? Зачем зря время и силы тратить. Остановимся у Кей-мира, обогреемся, отдохнём — как раз и море успокоится.

Рулевого поддержали сразу несколько человек, и Якши-Мамед не стал раздумывать.

— Давай, Султан-Баба, — согласился он. — Ты всегда у нас в опасную минуту бываешь мудрым! Направляй парус на Огурджинский. Заодно посмотрим, как живёт Кеймир-хан!

Тёмная громада острова едва виднелась слева. Яркий огонёк маячил и пропадал за гребнями волн. Сначала он больше напоминал звезду, но постепенно стал разрастаться, и все утвердились в мысли, что это не что иное, как чабанский костёр. Легко было сказать «посмотрим, как живёт Кеймир», но куда труднее причалить к острову. Огурджинский соприкасался с морем грядами высоких песчаных холмов. Подмытые волнами, холмы нависали над водой обрывами. К счастью, киржим довольно удачно пристал к берегу, прочертив по песку днищем. Тут же гасанкулийцы выкинули якорь, бросили петлю каната вверх на толстый коряжистый ствол саксаула. По канату же пришлось взбираться наверх, ибо рядом не было никакого пологого склона, по которому можно было бы подняться на остров. Огонёк костра светился далеко, в северной части. Идти туда, бросив киржим, не было смысла, и моряки тотчас развели костёр и начали сушить одежду. Согревшись у огня, Якши-Мамед всё-таки решил навестить хозяев острова. Взяв с собой несколько рыбаков, он двинулся в путь.

Ночь уже шла на убыль. На фоне светлой полосы по горизонту начали проглядывать очертания острова» Всхолмлённая равнина к северу возвышалась, а во впадинах поблёскивали небольшие озёра. Якши-Мамед знал — они солёные, пить из них воду нельзя. Единственный колодец с пресной водой находился на северном склоне. Там же стояли кибитки меджевура — хранителя могилы святого. Гасанкулийцы уже подходили к жилищам, когда около кибиток грянул выстрел и навстречу с лаем выскочило несколько собак. Якши-Мамед на всякий случай выхватил пистолет, остальные обнажили сабли. Собаки здесь хуже волков: дикие, никого, кроме своих, не признают.

— Эй, убирайтесь, проклятые! — разнёсся звонкий юношеский голос.

Якши-Мамед не понял, на кого кричит сын Кеймира: на собак или на появившихся из-за холма атрекцев. На всякий случай отозвался:

— Хов, Веллек! Да это я! Дядя Якши-Мамед, али не узнал, пострелёнок?

— Бай-бой! — обрадованно воскликнул юноша, подойдя ближе и вешая на плечо ружьё. — Прости нас, хан, что не встретили, как подобает.

— Ого, однако, ты учтив! — засмеялся Якши-Мамед. — А где отец?

— Там, — указал юноша на берег. — Лодку чинит.

От кибиток и от святого места — «кладбища Сеид Мерген», представлявшего собой небольшой двор, огороженный густыми кустами гребенщика, с боязливым любопытством приблизились в драных шубах и старых тельпеках туркмены. Позвали самого Кеймира. Он пришёл с берега — высокорослый, в хивинской шубе и тельпеке. Поздоровавшись с Якши-Мамедом и другими атрекцами, хмуро сказал:

— А я думал, Веллек опять в звёзды стреляет.

— В какие звёзды? — полюбопытствовал гость.

— Вон в те, — показал на небо Кеймир и пояснил: — Ничего не могу с мальцом сделать! Говорю ему: каждая звезда величиной больше нашего острова, а он смеётся и обманщиком меня считает. Я, говорит, уже штук сорок твоих звёзд подстрелил. Попросил я тогда: «А ну-ка покажи, как ты их убиваешь?» Раз десять он в небо стрельнул, а на одиннадцатый — одна звезда в море упала. «Вот, говорит, а ты не верил. Конечно, трудно в них попадать, всё-таки маленькие, но погоди — ни одной на небе не оставлю». Приезжие разразились хохотом. Вдоволь насмеявшись, Якши-Мамед назидательно сказал: