Геннадий Ананьев - Иешуа, сын человеческий

Путалось все в голове Иисуса, схлестывались аргументы за и против, но ни то ни другое никак не могло одолеть противную сторону и как найти золотую середину. Да ее и не было — этой золотой середины. Выбор не велик: либо смерть, либо — жизнь. Иного ничего не существовало.

Борение мыслей Иисуса застопорилось, когда он увидел на дороге от городских ворот пару дюжих рабов с молотами в руках.

«Вот и выбирай!»

Он был наслышан, что распятым дробят кости ног, чтобы те, потеряв возможность подтягивать тело вверх, скорее помирали от удушья. Выходило, кто-то хочет быстрейшей их смерти. Боятся ночи, которая может принести освобождение казненным: навалятся сторонники и снимут с креста, побив стражу.

Не вспомнил отчего-то Иисус, что завтра Пасха, а ее нельзя осквернять распятиями. Напомнил ему об этом один из рабов с молотом в руке. На вопрос стражника «Кто прислал вас и зачем такая спешка?» раб ответил:

— По воле прокуратора. Иудеи упросили его, чтобы снять распятых на закате, — и хмыкнул: — Не живых же снимать.

Он явно повторил слова, сказанные тем, кто направил их на Лысую Гору довершить начатое злодеяние.

— Проверим, крепки ли кости бунтарей! — с вызовом бросил второй раб и сжал рукоять молота в своем пудовом кулаке.

Рабы явно были горды полученным заданием, за выполнение которого их ждало доброе вознаграждение. А, возможно, даже свобода…

«Откуда начнут?! С меня или с другого конца?!»

Иисус напряг волю, чтобы воспринять боль (он справедливо предполагал, что она будет адской) без воплей, достойно, оба раба, однако, направились к крайнему кресту справа.

Значит, еще не конец.

Первый удар по колену и — вопль, дикий, всполошивший птичий мир в округе и согнувший в скорби женщин, стоявших на лобном месте и на склонах холма. Вздохи и причитания вырывались из груди сердобольных женщин, слезы текли по их щекам.

Подстегнул этот вопль и мысли Иисуса: они словно взбесились. Не утихомирить их даже смирительной рубашкой.

Что такое ложь?! Что такое обман?! Противное Отцу Небесному? А если во благо?! Сам Господь надоумил на обман, лишь бы удачным оказался исход, а избранный им народ обрел свободу! Сколько же их, обманов, не осужденных Господом: купленное первородство за чечевичную похлебку — не обман ли? Но от Иакова, обманувшего Исаака, произвел Господь великий народ Израиля. Его тискают, а он живет и множится мышцею Господа!

Не дети ли Иакова продали брата своего Иосифа, а отцу сообщили о смерти его?! Не Иосиф ли сам вернул братьев своих обратно в Египет, подложив Вениамину серебряную чашу, чтобы обвинить того в несовершенном воровстве?!

Сколько их, обманов?! И что изменится в мире, если добавится еще один?

Он, конечно же, пытался еще сопротивляться, он пытался усмирить взбесившиеся кощунственные мысли, но в это самое время раб нанес удар по второму колену несчастного, и тот дико взвыл. Вот тогда Иисус подчинился кощунственной настойчивости, оправдываясь тем, что именно через Марию Магдалину Отец Небесный простер свою длань над ним, сыном своим.

Решение принято. Твердое. Но как осуществить его, чтобы все восприняли сотворенное им правдоподобно?

Молва такая: распятый, испивший воды, умирает намного быстрее. К тому же просьба подать воды привлечет внимание стражников, вперивших взоры свои в корчившегося несчастного, насколько ему позволяли путы на ногах и руках.

Вопль утих, и пока не последовало нового удара молотом по коленам, Иисус попросил как можно громче и как можно жалостливей:

— Пить.

Стоном разрывавшейся души прозвучала эта просьба, и стражники повернули лица свои к Иисусу. Тогда он напряг волю свою, повелевая мысленно ближайшему из стражников:

«Подай воду! Подай! Подай!..»

Трудно определить, что повлияло на стражника, либо гипнотическое воздействие воли Иисуса, либо те золотые монеты, которые подучил он от жгучей красавицы, к которой ко всему прочему благоволит пентакостарх (от солдатских глаз ничего не скроешь), но стражник не остался глух к просьбе распятого Иисуса. К великому удивлению женщин, он, молча, подошел к сосуду с поской, постоял немного, раздумывая, как исполнить весьма непривычное для него дело, и все же нашел выход: обильно смочил губку, затыкавшую амфору и, вонзив в нее копье, поднес губку ко рту Иисуса.

Жадно всосался в мокрую губку Иисус, а ратник поворачивал копье по мере надобности, чтобы распятый высосал всю воду из губки со всех сторон. Вот, наконец, Иисус оторвался от губки. Мгновение, и он исторг из себя громкий вопль:

— Отче! В руки Твои передаю дух мой!

Встревоженным многоголосьем откликнулось царство пернатых окрест, женщины еще ниже склонили головы и не утирали обильных слез, текших по их щекам.

Малая пауза и — вдох облегчения:

— Свершилось!

Голова Иисуса безвольно упала на грудь.

Он больше не слышал воплей распятых с ним, которым рабы с безжалостным вдохновением дробили кости ног, не видел, как некоторые женщины падали в обморок, не выдержав ужасного зрелища и нечеловеческих страданий; как многие, более сильные духом, продолжали оставаться на месте с поникшими головами, а иные уже потянулись по дороге в город, унося с собой ужас увиденного. Они торопливо семенили, словно убегали от чумы.

Иисус больше не дышал. Сердце его остановилось.

Рабы, окончив истязание двух первых, подошли к кресту Иисуса. Один из них, поплевав на ладони, сжал покрепче молот, чтобы ударить со всей силой по колену Иисуса, но стражник остановил его:

— Он умер.

— Проверим. Если он мертв, не все ли равно ему?

— Он умер! — уже строже повторил стражник, но оба раба, получившие от более высокого начальства повеление раздробить кости всем трем распятым, продолжали упрямиться.

— Проверить, не притворился ли, не станет лишним.

— Вы правы, — отступил от своего стражник. — Давайте проверим.

И он ткнул Иисуса в бок копьем.

Иисус не вздрогнул. Не трепыхнулся. Как висел бездвижно, гак и продолжал висеть.

— Ну вот, теперь мы убедились, — делая нажим на слове «мы», заключил стражник. — Он — мертв.

На выступившую из раны кровь стражник вроде бы не обратил никакого внимания, а рабам это не бросилось в глаза по их невежеству.

— Ступайте и скажите пославшему вас, что исполнили урок добросовестно. Скажите, что так оценил я, старший охраны распятых. Один мертв, двое других на последнем издыхании, — повелел стражник рабам, но рабы и тут проявили сомнение.

— Но вот те, двое, сколько еще будут скулить? Не ударить ли их еще по разу?

— Не нужно. Пока вы дойдете до крепости, они испустят дух! — твердо, как знаток своего дела, заявил старший из стражников. — Если я приказал вам о чем докладывать, то и докладывайте. Не сердите меня!