Андрей Климов - Моя сумасшедшая

— Я совсем замерзла, — не разжимая губ, проговорила Леся. — Рук не чувствую. Долго еще?

— Порядочно. Отсюда на Холодную Гору, потом в сторону Новой Баварии. Будем держаться в полукилометре от окружной, пока не выйдем к поселку. Там сложнее, но, думаю, справимся.

Он стащил с нее перчатки, взял ладошки девушки в свои, растер и стал дышать на них. Облачко серебристого пара сразу уносил ветер.

Начинало смеркаться, когда они миновали пустующий рынок, десятки магазинов и жилых кварталов и пересекли кажущийся нескончаемым район одноэтажной застройки. Капитальные, но явно пустующие дома кончились неожиданно — дальше лежали холмистые поля, поделенные на лоскуты участков и усеянные разнокалиберными строениями, не предназначенными для постоянного жилья. Повсюду торчали молодые плодовые деревца и разномастные ограды.

В воздухе над холмами висела белесая мгла, в которую словно по капле добавляли чернила, и с каждой минутой раствор становился все более насыщенным. Ветер внезапно стих — и сразу же посыпался снег. Сначала мелкий, секущий, потом все крупнее и гуще.

— Отлично, — обрадовался Мальчик. Они на минуту укрылись за одним из строений, чтобы отдышаться. — Похоже, потеплеет.

Оставив девушку, он выбрался на открытое место осмотреться. Отсюда, с господствующих высот, город был виден почти целиком. Он лежал в долине, как мертвый коралловый риф. Нигде ни единого проблеска света, и лишь далеко на юго-востоке сквозь снеговую муть мерещилось мрачное багровое зарево. Но впечатление было обманчивым: в промозглых бетонных норах укрывалось множество живых, и каждый по-своему сражался со своим отчаянием.

Издали, с окружной, которую скрывала полоса акаций и кустарника, донесся глухой рев мощного мотора. Потом несколько коротких автоматных очередей, звонкий, бьющий по ушам хлопок и через секунду — чавкающий взрыв.

Мальчик почему-то не обратил на это внимания. Вернувшись, он сообщил:

— Нефтехранилище на Гагарина по-прежнему горит… — И добавил: — Держись, осталось совсем немного.

Он торопливо прикурил и сразу же спрятал сигарету в кулаке.

Когда-то и я здесь бывал, и сейчас начал узнавать холмы, раньше покрытые лиственным лесом. Теперь об этом напоминали только небольшие заснеженные рощицы в низинах у подножия холмов. На западе должен располагаться Песочин, почти прямо к югу — санаторная зона Рай-Еленовки и цепочка прудов. В Песочине в начале двадцатых Павел снимал жилье, ему приходилось каждое утро тащиться в город в медлительных, набитых под крышу, провонявших портянками и махрой рабочих поездах, в санатории я провел не без пользы около двух месяцев, когда уже подрастала моя Олеся…

Я с усилием остановил этот поток. Только тронь — и жизнь, как кинопленка, вывалившаяся из коробки, начинает разматываться петлями от конца к началу. И мне ли не знать, что земного рая нет, зато земного ада — сколько угодно.

Втоптав в снег окурок, Мальчик взялся за веревку санок. Поддерживая друг друга, проваливаясь и оступаясь, они двинулись по снежной целине прямо к лесопосадке, за которой лежала та самая дорога, которую им предстояло пересечь. Было уже почти совсем темно — начало шестого, сказал Мальчик, взглянув на часы. Держась за кустами, пригибаясь и перебегая открытые места, они подбирались все ближе к расчищенному бетонному полотну. Когда оставалось полсотни метров, пришлось лечь и ползти.

В самой гуще кустарника Мальчик остановился, раздвинул ветки и жестом подозвал девушку. Было тихо, слышалось только ее тяжелое дыхание и шорох куртки. Оказавшись рядом, Леся сгребла пригоршню снега и затолкала в рот.

— Что ты делаешь? — ужаснулся он.

— Пить хочется. Я, кажется, сейчас умру…

— Прекрати! — прошипел он. — Мы же договорились! Никто — ни ты, ни я — не может позволить себе заболеть. Потому что это смерть. Без вариантов.

Она покорно выплюнула снег и облизала губы. Мальчик закинул руку за ее плечи, притянул к себе и зашептал:

— Видишь, сейчас дорога пустая. Но это ничего не значит. Блокпосты через каждые два-три километра, а там у каждого — «Викинг» или «Трекер». И тепловые датчики на транспортерах. Это значит, что трассу они видят, как днем, а может, еще и лучше. Поэтому все дело в скорости и погоде. Когда я скажу, вскакивай и беги так быстро, как только сможешь. Не оглядывайся ни в коем случае — просто беги прямо вперед. На той стороне, за посадкой, покатый склон, огороды. Смотри под ноги. Огороды тянутся метров на сто, потом лесок, за ним — дачи. Главное — добраться до леска.

Он умолк, прислушиваясь. Снег продолжал валить так плотно, что в глазах рябило. На дороге ни малейшего движения.

— Все, — сказал он. Поцеловал ее холодную щеку и скомандовал: — Пошли!..

Через десять минут, с бухающим в гортани сердцем, Мальчик уже рвал на себя примерзшую и разбухшую дверь на веранду дачного домика, а та не уступала, пока он не догадался сунуть под дверную ручку сломанный черенок от лопаты, забытый еще с осени у сарайчика, и навалиться на нее всем телом.

Дверь крякнула и оторвалась от косяка. Внутри они, как делали повсюду, сразу же заперлись.

— Сюда, — сказал Мальчик, проходя в примыкающее к веранде помещение без окон. — В доме есть печка, но топить нельзя. Ветер западный, дым понесет прямо на дорогу…

Невидимый в темноте, он присел, нащупал скобу и потянул на себя створку люка. Потом чиркнул зажигалкой. По голым, выбеленным прямо по шлакоблокам стенам запрыгали тени.

— Спускайся. Только поаккуратнее, здесь низко.

Осторожно нащупывая ногой высокие неровные ступени, девушка спустилась в просторное подземелье. Мальчик чертыхнулся, погасил зажигалку, подул на пальцы и тут же зажег свечу в полулитровой банке. Высветились кирпичная кладка, оштукатуренный свод, пустые полки, груда пустых ящиков.

— Господи! — будто не веря себе, со слабой улыбкой проговорила Леся. — Да ведь тут тепло!

— Еще бы, — откликнулся Мальчик с такой интонацией, будто это было его личной заслугой. — Плюс восемь, как в любом порядочном погребе. Тропики… Вон она, картошка, — он кивнул в дальний угол. — Цела. Что там такое?

Он обернулся, перехватив ее застывший взгляд.

— Яблоко, — завороженно произнесла девушка.

На полке, рядом с десятком сморщенных и заплесневелых, действительно лежало яблоко. Сплошь темно-красное, крупное, со вдавлинкой, с шершавым родимым пятном на боку, покрытое сизым восковым налетом и совершенно целое.

Мальчик взял его, вытер и протянул.

— Ешь, — сказал он.

Леся распустила «молнию» куртки, присела на перевернутый ящик и запустила зубы в зеленоватую сочную мякоть. Мутный сок капнул на ворот куртки.

— А ты? — спросила она, жуя. — Ты разве не хочешь?