Давид Бергельсон - Отступление

Прегер лежал на жесткой кушетке, положив руки под голову, и обдумывал все, что произошло в этот день. Он давно не говорил о Хаве Пойзнер, а сегодня пришлось. Прегер чувствовал себя встревоженным и усталым.

В комнату уже проникали сумерки. Солнце садилось, первый ярмарочный день отшумел и медленно умирал. Разъезжались телеги, убегали, спешили прочь из города, на них хрюкали и повизгивали связанные свиньи. Где-то били в бубен: свадьба у деревенских, или просто так, парни напились, девки пляшут…

Залкер в одиночестве сидит за столом, уставленным пустыми и недопитыми бутылками, и пьяным голосом зовет из соседней комнаты Шоелку и чернявую Лейку.

Прегер встает, одевается и в полупьяном, каком-то тревожном состоянии отправляется побродить по ярмарке. Очень странный день выдался сегодня. Прегер идет с площади на площадь и видит, как его ученики тут и там стоят под навесами, помогают потным лавочникам, своим отцам. Они его любят, его дети.

— Здравствуйте, учитель! — кричат они со всех сторон и смеются.

Позже вечером, когда он возвращается по опустевшей площади, он опять видит своих учеников. Они роются в разноцветных кусках оберточной бумаги и поломанных ящиках, оставшихся на месте палаток, что-то ищут. Роются, ищут, роются, ищут…

В четверг вечером, когда уже разъехались последние телеги, дети бродят по опустевшей площади, что-то ищут среди обрывков бумаги и сломанных ящиков.

По городу кружит новенький блестящий фаэтон, глубокий, массивный, на резиновых шинах, с упругими рессорами и высокими, мягкими сиденьями в виде синих квадратных подушек. Сильные лошади с изящно изогнутыми шеями везут его по улицам, гремят копыта, пружинят рессоры, мелькают спицы, сверкают в лучах заходящего солнца. Правит Ян, верный слуга Деслера из Берижинца. На нем клеенчатая шляпа с латунными заклепками, а кнут он держит, как заправский возчик. Непонятно только, с чего это он часами разъезжает по всему Ракитному?

На следующий день, к вечеру, он появляется снова. Опять весело ездит по улицам туда-сюда. Выходит, сильным вороным коням ничего не стоит примчаться из Берижинца в Ракитное? Может, роскошная упряжка приезжает сюда за какими-то новостями? Городу любопытно, он хочет знать, в чем дело.

Теперь в фаэтоне сидят Деслер и Хава Пойзнер. Деслер в коричневой твердой шляпе слегка набекрень, Хава Пойзнер с непокрытой головой, в белом батистовом платье с декольте. Она улыбается летящему навстречу ветру, развеваются с утра аккуратно причесанные волнистые волосы.

Женщины смотрят из распахнутых дверей и говорят друг другу, что она и вправду красива, эта Хава Пойзнер:

— Словно королева.

— И вообще…

— И как же теперь?

— Давно ведь ясно было, что это детские глупости. Спуталась с Прегером, но хорошенько подумала и взялась за ум.

А на улице уже совсем темно, небо стыдливо закрыто облаками.

Короткие, приглушенные удары грома доносятся с левой стороны; оттуда, где небо темнее. Отрывистые, далекие удары, и не понять, то ли приближается гроза, то ли это стрельбы в летнем лагере за Берижинцом. Все замерло в ожидании дождя. Пахнет мокрой травой, а сверкающий фаэтон плавно летит, качаясь на рессорах, куда-то под гору, в старый город. Что понадобилось там Деслеру и Хаве Пойзнер? Какое им дело до узких улочек, тем более до той, где расположился дом почтаря Зайнвла, в котором живет Прегер, заведующий Прегер? Когда они проносятся этой улочкой, Хава Пойзнер как раз что-то рассказывает Деслеру и радостно смеется. Деслер улыбается. Он столько ради нее сделал и теперь может улыбаться.

И вот тем же вечером посылают в магазин к Азриэлу Пойзнеру, чтобы позвать его домой. Жена зовет — она должна ему что-то сказать.

Эдак не спеша ему об этом сообщают, и также не спеша он отправляется домой; застает жену в столовой, где она торопливо накрывает стол к ужину. Азриэл Пойзнер стоит в дверях, холодно, спокойно смотрит близорукими глазами и ждет, по привычке медленно поглаживая бороду:

— Ну?

— Да ничего. Все в порядке.

А сама подмигивает ему, кивает головой туда, в сторону дальней комнаты, где сейчас Хава с Деслером.

— Она только что вышла, Хава, сказала, надо что-нибудь приготовить: сегодня вечером, говорит, помолвку будем отмечать.

— Вот как?..

Сказал обычным, будничным голосом и стоит, близоруко щурится и рукой медленно проводит по бороде от горла вниз. Но вдруг увидел, что жена расстилает на раздвинутом столе глаженую белую скатерть, привычно взяв ее за углы. И впервые в жизни он помог жене расстелить скатерть. Как нарочно, служанка еще днем приоделась и ушла к родне в старый город. Послали за ней маленького Лейзера.

Азриэл Пойзнер вошел в спальню. Достал из-под кровати субботние туфли, сел и стал задумчиво их разглядывать, но думал он не о них, а о себе, Деслере и предстоящей свадьбе.

«Он богат, Деслер, очень богат… Женится он на Хаве и ни на ком другом. Если они, Азриэл Пойзнер с женой, начнут сейчас усиленно наряжаться, видно будет, что они с окраины, выбились в люди… А были-то никем…»

Когда жена вошла переодеться, он по-прежнему сидел на кровати.

— Думаю, ничего не надо, — буркнул он под нос. — И так сойдет…

— Что? — не поняла жена.

Так и решили — не переодеваться, в чем были, в том и остались.

Войдя в столовую, помогли только что вернувшейся служанке зажечь большую лампу. А у дверей уже стоял служка из ближайшей синагоги, карлик, по будням работающий скорняком. Из-за этого руки у него всегда были черными. Этот проворный карлик уже разнюхал, что предстоит торжество. Быстро учуял, как могильщик покойника. Принес полный список друзей Азриэла Пойзнера. Но Азриэл Пойзнер всех повычеркивал и велел служке позвать только кантора, раввина и одного престарелого родственника, живущего в старом городе. Служка уже было повернулся идти, но Пойзнер окликнул его и спросил, не нужно ли пригласить на трапезу в честь помолвки еще и резника. Он, кажется, был немного не в себе, Азриэл Пойзнер. Надо же, в такой момент он забыл, что резника непременно надо пригласить.

На белоснежной скатерти, между двух ваз с цветами, ярко горят свечи в серебряных подсвечниках, радостно подрагивают огоньки.

А вокруг — серый обыденный вечер после ежегодной ярмарки.

Азриэл Пойзнер, в будничном люстриновом сюртуке, не говорит ни слова, хотя и надо бы обратиться к инженеру Деслеру, сидит во главе стола, будто его насильно там усадили, теребит пуговицу, а когда кто-то вдруг произносит: «Сват!» — ему кажется, что обращаются не к нему, а к кому-то другому, кто гораздо старше, и солиднее, и вообще давно пребывает в ином мире.

Хава Пойзнер тоже осталась в том же батистовом платье, которое было на ней, когда она каталась с Деслером по городу. Она сидела в углу на диванчике, одна, будто все о ней позабыли, с таким равнодушным видом, словно это была уже десятая помолвка в ее жизни, мол, надоело, скорее бы все закончилось.