Александр Барков - Визит к Бонапарту

– Генерал, нас следует уважать не только на словах. Будьте любезны! Взгляните на карту на моем столе! Видите, вот то обширное пространство, которым мы уже овладели. – Наполеон с гордостью очертил указкой те места на карте, которые заняла его великая армия.

– Карл XII зашел в наши пределы еще далее... до Полтавы.

– Не забудьте, генерал! Французская армия первая в мире! Ей нет равных, она не знает поражений...

– Пока что мы крепко сошлись только у стен Смоленска.

– Зато эта победа открыла нам ворота в Москву!

– Извините, ваше величество, но Москву еще надо взять...

– Как бы там ни было, однако мы уже владеем большими пространствами вашей громадной страны...

– Да, ваше величество, весь наш народ и вся наша армия скорбят об этом. Но, поверьте, дух россиян не сломлен.

– Если вы думаете, генерал, что поход в Россию истощил французов и силы наши надломлены, то вы глубоко ошибаетесь. Скоро к нам придет подкрепление. Мои новобранцы уже в пути... Но довольно об этом... Которого вы корпуса?

– Второго...

– Знаю, это корпус генерала Багговута!

– Точно так.

– Родня ли вам генерал Тучков, тот, что командует первым корпусом?

– Он мой родной брат.

– Я не стану вас утруждать и спрашивать, – продолжил лукаво и сладко улыбаясь, Наполеон, – о числе вашей 1-й армии. А скажу вам, что она состоит из восьми корпусов. Каждый корпус – из двух дивизий. Каждая дивизия – из шести пехотных полков. А каждый полк – из двух батальонов. Если вам угодно, могу даже назвать число людей в каждой роте.

– Вижу, что вы, ваше величество, очень хорошо обо всем уведомлены.

– Это и не мудрено, – самоуверенно улыбнулся император, – почти каждый день мы берем пленных. В вашей армии нет ни одного полка, из которого бы у нас не было пленных. На допросах их спрашивают о числе полков и рот, в которых они служили. Ответы их кладут на бумагу. Таким образом рисуется картина, которую я вам представил.

Заложив руки за спину и выдержав паузу, Бонапарт вновь обратился к Тучкову:

– Следует признать, господа, что именно вы хотели этой дикой кровавой войны, а не я. Знаю, что у вас только и говорят, что будто я зачинщик. Но это неправда. Сейчас я вам докажу, что я не хотел начинать этой войны, что меня к ней принудили.

– Слушаю вас, ваше величество.

– А началось все с Тильзитского мира. Тогда нам было много обещано. Обещан нерушимый союз с Францией и присоединение к континентальной блокаде Англии. Однако вы своих обещаний не исполнили. Мои министры не раз подавали вашему правительству ноты, но на них никакого ответа не последовало. И даже, наконец (чего нигде и никогда не слыхано!), посланника моего не допустили к государю для личного объяснения. Потом вы начали сосредоточивать войска у границ Польши. Одну дивизию привели туда из Финляндии и две – из Молдавии.

Император молча, в задумчивости прошелся, держа руки за спиной:

– Против кого были все эти приготовления, как не против меня? – Наполеон резко возвысил голос. – Неужели я должен был дожидаться того, когда вы, перейдя Вислу, дойдете до Одера? Мне следовало предупредить вас. Но и по приезде моем к армии я хотел объясниться без войны.

– Что же вам помешало, ваше величество?

– На все мои предложения мне отвечали, что со мною и переговоров никаких иметь не хотят до тех пор, пока войска мои не перейдут обратно через Рейн. Что? Разве вы меня уже победили?! Кто разрешил вам предъявлять мне подобные требования?

Прослушав весь этот монолог, Тучков хранил молчание.

Не вставил ни слова и маршал Бертье, на коего несколько раз кидал свои огненные взоры Бонапарт. Затем он резко повернулся в полоборота к пленному русскому генералу и доверительно спросил его:

– Как вы полагаете, будет ли скоро генеральное сражение или ваше командование продолжит эту тягостную ретираду?

– Право, мне не известны планы главнокомандующего...

– Барклай плохой полководец и к тому же трус. Трусливая немецкая тактика его ни к чему хорошему не приведет. Ведь россияне – нация храбрая, благородная, уважительная к государю. Русские созданы драться, как и подобает воинам, а не следовать глупой немецкой тактике: пятиться и пятиться назад. – При этих словах император пригнулся и, смешно растопырив руки, передразнил немцев. – Да и к чему все это может привести? У вас на глазах пример Пруссии. С подобною тактикой война с нею закончилась в три дня.

– Я это знаю, ваше величество.

– Что за нелепое отступление? Почему же вы, вместо того чтобы воевать против Польши, не заняли Варшаву? Для вас это было пара пустяков! И тогда бы вместо военных действий в ваших границах, вы перенесли их на землю неприятеля. Да и пруссаки, которые теперь выступают против вас, тогда были бы с вами. Почему же главнокомандующий ваш ничего этого не сделал? А теперь, беспрестанно отступая, он лишь опустошает свою собственную землю! Зачем он оставил Смоленск и довел этот прекрасный город до такого жалкого положения? Если он хотел его защищать, то к чему это поспешное отступление?

– Такова его тактика, ваше величество.

– Довольно странная тактика. Ведь Барклай мог бы держать Смоленск очень долго. Если же он делать этого не хотел, то зачем останавливался и дрался в нем? Разве только для того, чтобы разорить город до основания? За такие дела в ином государстве его бы расстреляли! Да и к чему разорять Смоленск? Такой чудесный город! Он для меня лучше всей Польши! Он был всегда русским и останется русским!

– Точно так, ваше величество!

– Императора вашего я люблю. Ни превратности войны, ни другие обстоятельства не могут изменить уважения и чувства дружбы, которые я испытываю к нему. Война ровным счетом ничего не значит. Государственные выгоды часто разделяют и родных братьев. Александр был мне другом и останется таковым.

Призадумавшись, Наполеон вновь обратился к Тучкову:

– Со всем тем, что я его люблю, однако же понять никак не могу. Что у него за причуда? Что за странное пристрастие к иностранцам? Что за страсть окружать себя людьми, подобными Пфулю, Армфельду и прочим? Эти люди без всякой нравственности. Они признаны во всей Европе за самых последних людей всех наций! Как? Неужели он не мог выбрать из столь храброй, крепкой, преданной государю своему нации, какова ваша, людей достойных и мудрых? Безусловно, они доставили бы честь и уважение престолу!

– Ваше величество, я подданный моего государя. И судить о поступках его, а тем паче осуждать поведение его я не осмелюсь. Я солдат и, кроме повиновения власти, иного не знаю, – резонно заметил Тучков.

Эти слова генерала не только не разгневали императора, но и напротив, даже как бы успокоили его. Он легонько и доверительно тронул рукою за плечо Тучкова: