Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

На выходе из аудитории Савву Николаевича окружили несколько студентов. Среди них он узнал и девицу, которая пишет стихи.

— Мы хотели вас попросить устроить вечер встречи, где можно было бы поговорить о поэзии, о поэтах и вообще обо всем… И об Интернете тоже.

— Алена, спасибо за предложение, я подумаю. Когда-то студентом, примерно в вашем возрасте, я впервые увидел живого поэта. Некоего Кукина. Тогда в Питере были два очень похожих друг на друга поэта — Кукин и Клячкин. Вот к нам в общежитие и приехал этот самый Кукин. Собрались в холле на этаже, дело было в воскресенье. Вышел невысокий, невзрачный человек лет тридцати — тридцати пяти и без предисловия стал читать свои стихи. Мне тогда показалось, что свершилось некое чудо. Я стал понимать, о чем написаны стихи. Когда читаешь бегло стихи в книге, они как-то ускальзывают, трудно уловить смысловую нагрузку, то, что хотел сказать поэт. И совсем иное, когда ты вживую слышишь самого автора. Это было для меня потрясением. С тех пор я стал понимать стихи.

— Так вы приходите, я для вас прочитаю свои стихи — смущенно продолжила Алена.

— Хорошо. Если для меня и собственного сочинения, обязательно приду. — Савва Николаевич улыбнулся. — Мне пора. До свидания.

Они расстались, довольные друг другом.

Жизнь столь богата парадоксами, что трудно даже себе представить. Сегодняшние либералы и демократы лет этак двадцать назад были полными антиподами. Конечно, они не стояли с пистолетами в руках и не расстреливали где-нибудь в подвалах Лубянки инакомыслящих и диссидентов, нет, до этого дело не доходило, но то, что грудью защищали прежние идеалы, это факт. Таких перевертышей оказалось так много, что, собственно, о каком-то конкретном трудно говорить. Масса, вернее, их количество перешло в другое качество, а это, как ни крути, другая философия.

Савва Николаевич всегда ловил себя на мысли, что те публичные люди, которые сегодня суетятся на экране телевизора и что есть сил поносят вчерашнюю жизнь, на самом деле вруны. И непонятно, когда они больше врали — тогда, в прошлой своей жизни, или сейчас, с пеной у рта разоблачая ее пагубность.

Вот и этим вечером такие же мысли посетили его. Он сидел дома с внуком Дениской, который приехал погостить на ноябрьские праздники, но простудился и заболел. Дениска лежал под пледом на диване в большой комнате и смотрел телевизор. Рядом за столом расположился Савва Николаевич. Он собирался было что-то почитать, достал очки и разложил на столе любимую газету «Завтра», как Дениска прервал его намерение, воскликнув:

— Деда, смотри, опять эти два чудика спорят. Ты за кого?

Савва Николаевич перевел взгляд на экран. Там шла очередная передача «Суд времени». Неплохая задумка — показать истинное лицо того или иного исторического персонажа либо целого события. Кто такой Иван Грозный: созидатель или разрушитель страны? Октябрьская революция — шаг вперед в истории России или прыжок без парашюта? Нечто странное было в этом шоу, странное не в смысле исторической правды или кривды, а в бессмысленности самого суда над историей. Ей, истории, наплевать, что по поводу Ивана Грозного думает какой-нибудь судья с грузинской фамилией и антисталинской риторикой. Для него все тираны равны: и Нерон, и Петр Первый, а раньше Иоанн Васильевич, потом Сталин, Гитлер, Чаушеску, Брежнев. Список можно продолжать до бесконечности, как вверх, так и вниз по исторической лестнице. Tак, глядишь, и до самого Господа Бога доберется какой-нибудь ретивый судьишка. А что? Повод есть: велел же Господь разрушить Содом и Гоморру, города, где свирепствовала демократия, повальный грех и пьянство, которые стали синонимами красивой жизни… Чем не тиранский метод? Дай волю этим судьям, они всех, кто не соответствует их видению, в порошок сотрут, сожгут на кострах, распянут на крестах, выкинут на улицу умирать от холода и голода и питаться на помойках. По делам вам, вы не «Наши». А кто наш? И тут возникает загвоздка. По идее основателей движения «Наши», это должна быть продвинутая молодежь, студенты, занимающиеся продвижением нынешних либеральных ценностей. Оказывается, «Наши» также не любят перевертышей, кто бы они ни были. На Селигере парни и девчонки, собранные со всей страны, защитники устоев власти, осознали, что такие судьи, как этот обросший щетиной, в круглых очках человек с белой пеной в уголках рта, как у коня, жующего железные удила — вранья, не нравится им, и все тут. И вот портрет «судьи» над историей стал мишенью для расстрела. Страна ужаснулась очередной раз, когда молодая смена всаживала пулю за пулей в омерзительную физиономию судьи.

— Слушай, Денис, а тебе что, нравится эта передача?

— Да так себе! По крайней мере в ней есть спор. Кто кого переспорит, уже интересно. Кроме того, деда, выясняются факты, которые были засекречены. Мне важно, что сталкиваются мнения. Вот этот защитник с армянской фамилией Карнукян хорошо и четко всех положил на лопатки. Респект! Залюбуешься. Я не знал, что у него много сторонников. Вчера была первая передача. Он выиграл со счетом в девяносто процентов. Так проголосовали телезрители. Даже я голосовал, вышел в Интернет и проголосовал за него.

Савва Николаевич снял очки, задумчиво посмотрел на внука.

— Правда, вот чего больше всего боится любая власть — и та и эта…

— А чего ее бояться, она рано или поздно все равно себя проявит…

— Проявит, проявит, Дениска, но людям свойственно казаться хорошими именно сейчас, когда на них смотрят, когда они стоят у руля власти.

— Почему? Разве им безразлично, что о них подумают потомки?

— Вот-вот, Дениска! Это самый больной вопрос, на котором они спотыкаются, и тогда они начинают переписывать историю и собственную жизнь, чтобы предстать перед потомками в роли ангелов небесных. Запомни, Денис, нет ничего подлее, чем вранье самому себе. Наврал себе, наврал всем. Именно тогда кончается твоя настоящая жизнь и возникает миф… Он может длиться десятки, сотни, тысячи лет, но все равно, рано или поздно, он развеется!

— Значит, врать всегда плохо?

— Нет, почему же! Врать, в смысле говорить неправду, можно, но лишь с тем, чтобы помочь человеку.

— Как это?

— А вот, например, я не могу безнадежному больному сказать, что он завтра умрет. Я начинаю придумывать что-то, чтобы вселить в него оптимизм и веру, что еще не все потеряно.

— Зачем?

— Видишь ли, Денис, иногда один день в жизни человека значит больше, чем вся предыдущая его жизнь… И потом, продление жизни человеку всегда оправданно…

— Получается оправданная ложь?

— Нет, Дениска, не совсем так. Одно дело — ложь во имя спасения, а другое, когда вранье становится нормой жизни. Один небезызвестный персонаж истории даже теорию придумал: «Чем чудовищнее ложь, тем больше в нее верят…»