Нора Лофтс - Королева в услужении

И он не собирается наказывать Кейт за то, что она тайно вынесла важные бумаги и так напугала его. Он вообще не будет ее наказывать. Он охотно предоставит это сделать другим.

Между тем королева все еще жила, и если она выздоровеет, он постарается сделать ее заточение — хотя бы временное — более сносным.

В случае, если королю станет известно о послаблении, он всегда сумеет сказать, что ввел их, принимая во внимание очень тяжелое состояние королевы. Таким образом, прикрыт со всех сторон!

В отличном расположении духа он отправился навестить королеву.

Обе комнаты были прибраны. Альенора лежала на чистых простынях, и за ней ухаживала Марта.

— Какие-нибудь перемены? — спросил сэр Николас.

— Около полудня она очнулась, по крайней мере, открыла глаза и попила воды. И дышит уже легче.

— Прекрасно, — заметил он и ушел, занятый своими мыслями и проектами.

Как только будет можно, королеву следует перевести в другие комнаты на солнечной стороне: чистые циновки на пол; подушки на стулья; хорошая пища и ежедневно немного вина.

В один из вечеров Марта доложила, что королева полностью пришла в себя и, как видно, очень беспокоится за Кейт.

— Когда она снова спросит, скажи ей правду: Кейт ушла в город помочь своим родственникам и еще не вернулась.

— Но, сэр…

— Ты слышала меня. Предпочитаешь передать королеве слова самой Кейт или же рассказать какую-то фантастическую историю, выдуманную бездельниками для времяпровождения в минуты ничегонеделания.

Возвращение к жизни сопровождалось очень странными ощущениями, было порой болезненным и унизительным в своей слабости. Альенора лежала и думала о том, сможет ли она снова ходить, сумеет ли опять ясно мыслить. Новая комната была приятной, пища — хорошей, но ела она мало. Марта и еще две женщины, которые поочередно заботились о ней, были добрыми и застенчивыми, но Альеноре не хватало Кейт, и она тревожилась за нее в те минуты, когда удавалось сосредоточить разбегающиеся мысли на старой женщине.

Как бы там ни было, но Альенора поправлялась и временами демонстрировала свой прежний строптивый характер. Однажды, когда она смогла сидеть на стуле у окна, к ней пришел Николас Саксамский. По его словам, он был рад видеть ее наконец поднявшейся с постели и надеется, что ей здесь хорошо.

— Так хорошо, — ответила Альенора, — что я начинаю бояться за здоровье его величества.

— Насколько нам известно, со здоровьем у его величества все благополучно, — заявил Николас учтиво, с невинным видом. — Два последних сражения он выиграл.

— Тогда, сэр, вы, очевидно, сошли с ума. Ваша душа не могла перемениться — у вас нет души.

— Сударыня, — возразил он терпеливо, — вы лежали при смерти, и я использовал ваше состояние в качестве предлога, чтобы создать вам более удобные условия, чем требуют полученные мною предписания. Я не считаю это свидетельством бездушия.

«Однако о чем-то это свидетельствует», — подумала Альенора, не сводя с него холодного взгляда.

— Как только вы немного восстановите силы, — попытался он снова, — вы сможете опять выходить в сад. Солнце — прекрасное лекарство.

— Было бы неплохо, — согласилась Альенора, по-прежнему без улыбки.

Как же он ненавидел ее, ненавидел с того самого момента, когда она попала под его надзор: за гордость, за несгибаемый дух, за презрение, с которым она всегда относилась к нему.

Но сейчас ему следовало быть осторожным. Говоря о здоровье короля, он лгал. В последнем сообщении с континента указывалось, что нога короля распухла от бедра до ляжки и сделалась похожей на бревно, что его приходится на руках поднимать в седло и что он сильно страдает от мучительной боли. Как только Генрих II умрет, королем станет Ричард — а он первым делом выпустит из клетки свою мать — эту старую тигрицу — и первым человеком, на которого она набросится и разорвет, будет Николас Саксамский, если он не проявит осторожность.

В то же время Николас успешно подготавливал сладостную месть — такую, какая возможна, пожалуй, только раз в жизни. Случай дал ему шанс проявить к королеве доброту и снисходительность, а потому, выйдя на свободу, она не будет питать к нему ненависти, но благодаря тому же случаю он сможет заставить ее страдать сильнее, чем от чисто физических неудобств и лишений. Королева будет страдать, и он с наслаждением станет смотреть, как она страдает. И его нельзя будет ни в чем упрекнуть. Николас радостно потер руки в предвкушении удовольствия.

И желанный день наступил 13 июля 1189 года.

Почти три недели стояла прекрасная летняя погода, и Альенора долгие часы проводила в саду, где в кустах лаванды весь день хлопотали пчелы. Чистый воздух, солнце и хорошее питание способствовали быстрому восстановлению ее здоровья, и, хотя все еще слабая, она чувствовала себя совсем не плохо. Близкая смерть оставила свой след, но такой изящный и тонкий, что он выглядел даже красиво. Один локон ее темно-рыжих волос над выпуклым лбом побелел. Позднее придворные дамы в своем верноподданническом рвении не пожалеют сил, чтобы искусственным путем добиться того же эффекта, различными средствами отбеливая спереди одну прядь волос.

В это ласковое июльское утро Альенора довольно рано сошла в сад, где сорвала несколько уже увядших цветков гвоздики и с наслаждением вдыхала чудесный аромат только что распустившихся бутонов. В сад неторопливой походкой вошел Николас Саксамский и весьма любезным тоном отметил великолепную погоду и восстановленное здоровье королевы. Затем он спросил, нет ли у нее еще каких-нибудь желаний.

— Хочу, чтобы мне вернули мою лютню.

— И это все?

— Знаете, — сказала Альенора, устремив свой взор в точку, находящуюся за плечами Николаса, — болезнь порой удивительно влияет на человеческие органы чувств. У меня, например, изменился слух. Пятнадцать лет, когда я просила вас о чем-либо, вы неизменно отвечали: «Это невозможно». Теперь я готова поклясться, что слышала, как вы произнесли: «И это все?» Удивительно, не правда ли?

Ему стоило огромных усилий, но он все-таки сумел рассмеяться:

— Изволите шутить, ваша милость. Я действительно спросил: «И это все?» Мне просто подумалось, что в такой погожий день вы, быть может, пожелаете прогуляться по окрестностям.

Альенора внимательно взглянула на него:

— Получили приказ перевезти меня из Винчестера? Не трудитесь выманивать меня льстивыми словами. Даже камера в Тауэре будет приятнее здешних комнат!

«Генрих узнал о письмах, — подумала она. — Кейт поймали. Он ухватился за возможность обвинить меня в государственной измене…» Теперь палач в маске, окровавленная колода, ее шея, обнаженная для остро отточенного топора, на мгновение мелькнувшего перед ее глазами. Все!