Нора Лофтс - Королева в услужении

Тем временем двое в масках положили свои факелы по краям груды хвороста, а другие двое, закреплявшие сверток, резко отскочив, сдернули с него покрывало. В то же мгновение песнопение монахов утонуло в оглушительном реве толпы: «Смерть колдунье! Смерть колдунье!»

Взметнулось пламя, затрещали сухие сучья, и сверток задвигался. Это было не чучело, а живой человек: уродливая, старая Кейт…

— Кейт! — закричала Альенора пронзительно, и ее вопль прорезал остальные возгласы подобно острому клинку. Изо всех сил пришпорив коня, она бросилась вперед, но была остановлена сэром Николасом, схватившим поводья.

— Осторожно, сударыня. Опасно мешать исполнению приговора, вынесенного монастырским судом. И толпа может тоже представлять серьезную угрозу.

— Отпустите поводья, — процедила сквозь зубы Альенора.

— Не могу, — ответил Николас.

Как и всякий дворянин, выезжающий на прогулку в прекрасную погоду, он взял с собой лишь короткий меч, который висел с левой стороны, — очень удобно для правой руки Альеноры. С легким лязгом меч выскользнул из ножен — немного тяжелее для ее ослабевшей руки, чем она ожидала. Приложив клинок к его кисти, там, где проступали вены, Альенора потребовала:

— Сейчас же отпустите.

Зная остроту заботливо отточенного клинка, он не стал сопротивляться. Хорошо выезженная лошадь, слушаясь понукающей руки и шпор, помчалась к полыхающему костру и, немного не доскакав, остановилась, упершись передними ногами в землю. Ударив ее плашмя мечом, Альенора смогла подъехать достаточно близко.

Песнопение и гул прекратились, но никто не шевельнулся, когда Альенора, свесившись с седла среди дыма и летящих вверх искр, разрубила веревки, которыми Кейт была привязана к столбу, и затем с нечеловеческим напряжением всех сил подняла ее и перебросила через переднюю луку седла. Лошадь с готовностью бросилась прочь от костра.

Но толпа уже очнулась от оцепенения, вызванного дерзким налетом. Колдунья не должна уйти от справедливой кары. Они все знали ее — винчестерскую ведьму, окаянную Кейт. Попечитель Винчестерского замка лично передал ее настоятелю монастыря, а на суде она имела наглость пригрозить самому аббату: «Если свяжетесь со мной, то пожалеете». Хозяин таверны на суде рассказал, как она попросила у него пива и почему он побоялся отказать, как она угрожала солдатам, которые хотели ее арестовать; в это время сам дьявол смотрел ее глазами, пока ей на голову не нахлобучили мешок. Таковы были факты, предъявленные суду. Кроме того, на много миль вокруг не было ни одного мужчины и ни одной женщины, не переживших какое-нибудь горе или несчастье, которые нельзя было объяснить иначе, как кознями колдуньи. Сперва аббат не соглашался осудить Кейт только на основании представленных доказательств, но его уговорили подвергнуть ее испытанию водой, которое провели в монастырском пруду, предварительно связав Кейт колени. И все видели: она держалась на поверхности так же легко, как надутый мочевой пузырь свиньи. Колдунья не должна уйти от заслуженной кары.

Толпа сомкнулась вокруг Альеноры и Кейт — горящие глаза, оскаленные рты. «Как стая волков», — подумала Альенора и пожалела, что с ней нет боевого коня времен крестового похода, коня, который, вставая на дыбы, сокрушал бы подкованными копытами нападавших, рвал бы их зубами. Она сочла за лучшее, пятясь и раздавая мечом удары направо и налево, отступить вновь к костру, чтобы прикрыть тыл. Исход схватки, однако, не вызывал сомнения, но тут сэр Николас, наконец, сообразил, что ему будет трудно объяснить, как это королеву, находившуюся в строгой изоляции, могли растерзать возле монастыря, в пяти милях от Винчестера. Бросившись к группе монахов, стоявших неподвижно, словно в столбняке, он выхватил у одного деревянный крест и, действуя им, как дубинкой, кинулся в драку, круша головы всем, кто попадался на пути. Толпа отхлынула и остановилась, ворча и огрызаясь.

И они понеслись по дороге, подгоняемые проклятиями и градом камней; один из них задел щеку Альеноры, другой ударился в круп ее лошади, заметно прибавив ей резвости.

Кейт, которая до тех пор держалась с нечеловеческим спокойствием, захныкала:

— О миссис, не дайте им поймать старую Кейт. Спасите меня, миссис.

— Ты уже в безопасности. Никто больше тебя не тронет. Ты ранена?

— Нет. Только вся мокрая. Сегодня утром они окунали меня в пруд. Они… О, спасите меня, миссис.

— Перестань цепляться за меня, Кейт. Держись за гриву лошади. Иначе ты мешаешь мне.

— Позвольте получить мой меч, сударыня, — попросил сэр Николас.

Альенора проигнорировала его, и некоторое время они ехали молча, потом он с сумрачным видом сказал:

— В чем вы меня упрекаете? Приговор вынес монастырский суд, и если бы не мое предложение относительно прогулки, то приговор был бы приведен в исполнение. В чем моя вина?

— Вы специально все подстроили. Привели меня туда, чтобы я могла увидеть, как эта старая женщина, которая верой и правдой служила мне пять лет, умрет в ужасных муках. Вы что ж, думали, я буду плакать и смотреть сложа руки, как ее заживо сжигают? Вы большой глупец, сэр, и к тому же порядочный негодяй. Когда я только подумаю о том, какую судьбу вы уготовили ей лишь за то, что она хотела вынести мои два письма…

— Одно из них адресовано королю Франции, — возразил Николас вкрадчиво. — Нести подобное письмо — значит совершить государственную измену. Полагаете, что его величество обошелся бы с ней более милостиво?

— Он обошелся бы с ней справедливо, не в такой коварной манере. Бог свидетель, у меня мало оснований говорить о нем хорошо, но он никогда бы не наказал старую, неграмотную женщину, которая даже не знает, что передает, и не пригласил бы истинного виновника полюбоваться, как старуха умирает под пытками. Когда его величество узнает о ваших проделках — а ему все равно станет известно, — он будет презирать вас не меньше моего.

И скоро у нее появилась причина радоваться тому, что она отдала Генриху II хоть эту небольшую дань уважения.

Когда впереди показался Винчестер, Альенора заявила:

— Кейт останется со мной. Настоятель монастыря святого Фоки может предъявить права на нее, это его долг. Пошлите его ко мне. Вы возвратите мне также и два письма. Всякие дальнейшие вопросы, связанные с этим делом, я буду обсуждать с его величеством, когда он вернется.

Терпение сэра Николаса, подвергавшееся весь день тяжелому испытанию, наконец, лопнуло.

— Черт возьми, сударыня! Вы начинаете мне приказывать? Мне кажется, вы немножко не в своем уме. Старуху по всем правилам осудили за колдовство — тяжкое преступление в любой христианской стране. И утром я передам ее в руки властей. Письма — это другая проблема. Я отошлю их его величеству.