Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

— Для меня, сам понимаешь, нет ничего важнее города, — многозначительно сказал Запу, и морщины на его лбу собрались в мелкие складки.

— Я знаю, Рим сметает все на своем пути, и, будь на то воля Ганнона Великого, мы бы давно уже стали грязью на подошвах римских легионеров.

— Твои сравнения неуместны, Антигон, — слегка поморщился Запу. — Не забывай: Ганнон всячески поддерживает стратега.

— Лишь в тех случаях, когда ему это выгодно. И его совершенно не волнует, что еще одно поражение — и Карт-Хадашт окажется в полной зависимости от Рима.

— Увы, ты прав, метек, — после короткой паузы со вздохом подтвердил наварх. — Но скажу откровенно: при всем своем согласии с Ганноном далеко не все «старики» полностью поддерживают его.

— Никогда не сомневался, что среди вас также есть разумные, благородные люди, — грустно улыбнулся Антигон, — но, увы, всем заправляет Ганнон, а его интересует только преумножение собственного богатства… Ну хорошо, сколько, по-твоему, потребуется кораблей для перевозки слонов и трех тысяч нумидийцев?

— Ну, если Совет даст согласие, мы могли бы послать два флота. Один проследует мимо Лилибея на север и отвлечет внимание римлян, ну, может, заодно совершит набег на побережье Италии, а второй пройдет вдоль южных берегов Сицилии и встанет на якорь близ Тараса.

— Подробности обсудим позднее, — Антигон положил руку на костлявое плечо наварха. — Во всяком случае, я тебе очень благодарен, Запу.

Всю дорогу Томирис упорно молчала, и, лишь когда они покинули гавань и медленно побрели вдоль Большой улицы, киприотка откашлялась и дрогнувшим голосом спросила:

— Надеюсь, ты не собираешься действительно втягивать меня в это безумное начинание?

— Нет, — коротко бросил в ответ Антигон. — Это не твоя война. Я просто давно хотел поговорить с навархом. Теперь ты видела наш морской арсенал, заложивший когда-то основу величия Кархедона. Сейчас он для нас не менее важен, чем в былые времена.

Томирис остановилась перед одной из лавок, завороженно глядя на выставленные у порога поразительной красоты чаши и кубки. Проследив за ее взглядом, Антигон уверенно зашел внутрь и после недолгого разговора попросту заставил владельца — беззубого пуна в потрепанном, когда-то золотистом тюрбане — снизить цену. Он купил три одинаковой величины чаши — одну из янтаря, две другие из оникса — с изящными подставками и изысканной резьбой по краям. Антигон попросил завернуть их в льняную ткань и отнести в банк.

— Подарки будут ждать тебя в гавани, — решительно заявил он Томирис, — Получишь их, когда соберешься уезжать. Но никак не раньше.

— Мне не нужно никаких подарков, — она чуть отступила назад и укоризненно покачала головой.

— Тогда пожертвуй их богам, всемилостивейшая царица Кипра.

— Ну хорошо, ты меня убедил, — Она рассмеялась и крепко сжала его руку. — Я отнесу чаши в храм Афродиты. И никогда не забуду находчивого банкира-эллина из Кархедона.

На площади Собраний они полюбовались украшавшими фасад Дворца Большого Совета каменными изображениями, сытно пообедали в одной из таверн за углом, а затем Антигон велел возничему наемной колесницы по узким петляющим улицам Бирсы отвезти их в Мегару. Зимой сады и поля здесь опустели, но вечнозеленые кусты вокруг светлых старинных домов тем не менее произвели на Томирис очень сильное впечатление, и Антигон подумал, что ничего подобного не произошло бы, приди они сюда ранним летом. В любой из стран на побережье она могла полюбоваться деревьями, сгибающими ветви под тяжестью больших сочных плодов, и пышной сочной зеленью полей, но добротная, не сразу бросающаяся красота здешних поместий представлялась Антигону единственной в своем роде. Молча любовавшаяся ею киприотка подтвердила это.

Саламбо уже давно вернулась в родные края. Во время одной из многочисленных междоусобиц на нумидийских землях она стала вдовой. Наравас погиб в войне с массасилами, ровно как и ее первый сын Ваалиатон. С оставшимися двумя детьми — восемнадцатилетним Гайем и пятнадцатилетней Туттинит — она занимала часть дворца, издавна принадлежавшего их семье, надзирала за слугами и садовниками и, не жалея сил, отстаивала интересы своих братьев, которых она почти не знала. Они же полностью доверяли ей, и Бостар как-то по секрету сообщил Антигону, что Саламбо порой лучше разбирается в положении дел, чем Совет или вожди «молодых». Последние теперь регулярно два раза в месяц отправлялись в Мегару. После возвращения из Италии Антигон всего несколько раз виделся с Саламбо. В изрядно располневшей, обрюзгшей женщине с вечно недовольным лицом довольно трудно было узнать когда-то стройную прелестную девушку.

В этот день она была настроена особенно мрачно и далеко не сразу позволила себе говорить откровенно в присутствии Томирис.

— Меня очень беспокоит Гадзрубал, — медленно, как бы в раздумье произнесла она, когда рабыня, расставлявшая на столе чаши со свежим травяным настоем, с поклоном удалилась. — То есть, конечно, не он сам, а положение, делающее его зависимым от Совета.

— Не в большей степени, чем Ганнибала. Старший брат оставил его своим наместником в Иберии и сам не слишком интересуется мнением обоих представителей старейшин. Да те вообще предпочитают молчать.

— У нас, как всегда, беспорядок. — Саламбо надкусила политый медом крендель и презрительно выпятила нижнюю губу. — Стратег избирается войском, но обязан согласовывать свои действия с пожеланиями Совета. В итоге брат оказался зажатым между мельничными жерновами. Знаешь, что там летом произошло?

Антигон кивнул. Все племена к северу от Ибера дружно перешли на сторону римлян, и, когда Гадзрубал двинулся против них, Гней Корнелий постарался заманить его как можно дальше, а сам вышел в море и со своими кораблями, большей частью ведомыми опытными капитанами из Массалии, близ устья Ибера потопил или захватил почти половину недавно построенных судов наместника Иберии. Но разве у него было время на обучение команд и возможность выбора сведущего в своем деле наварха? Когда же Гадзрубал вышел к побережью и, собрав остатки флота, вознамерился было атаковать римлян, они вдруг словно растворились. Как выяснилось позднее, Гней Корнелий Сципион отправился на остров Метателей Камней. Ему, правда, не удалось захватить крепость Эбиссос, но многие тамошние племена поддержали римлян. Одновременно обитавшие в Иберии галльские племена, предоставившие Риму заложников, перешли Ибер и стали донимать набегами союзников пунов. Поэтому Гадзрубалу пришлось спешно отойти от побережья и попытаться восстановить порядок внутри страны. Пока он терял людей в кровопролитных боях, близ Тарракона высадился Публий Корнелий Сципион, его брат Гней вернулся с островов, и вместе они совершили бросок до Заканты, взяли штурмом новую цитадель, освободили содержавшихся там заложников и отошли назад.