Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

Поэтому, друг мой и хранитель денег, дай нам, пожалуйста, сколько сможешь. Пятьсот нумидийцев, триста гетулов, тысяча лакедемонян, конечно, не спасут положения, но все-таки пришли мне их.

Еще я очень прошу, Тигго, использовать твое и Бостара влияние убедить членов Совета не губить понапрасну воинов и корабли. Пусть отправленные на Сицилию и Сардинию отряды останутся за крепкими стенами городов и ни при каких обстоятельствах не вступают в сражение с римлянами, ибо неопытным воинам не дано победить легионы в открытом бою. По той же причине нельзя допускать морского сражения. Пусть наварх скорее отводит суда от сицилийских и сардинских берегов — они потребуются ему для доставки в Италию македонской армии. Ведь мы заключили договор с послом Филиппа неким Ксенофаном, сыном Клеомена из Афин.

Но почву для него подготовил именно ты, и за это тебе огромная благодарность. Мы обязались после одержанной с помощью Филиппа победы в Италии отправиться в Элладу и уже там воевать с теми, на кого укажет царь. К сожалению, на обратном пути македонские послы попали в руки римлян, которые теперь располагают полным текстом договора. Лишь новым послам — Гераклиту Мрачному, Кретону из Беотии и Созифею из Магнезии — удалось доставить его Филиппу. Теперь ты видишь, как важно иметь на Иллирийском море свой флот. Но опять-таки, увы, об этом приходится только мечтать. Посылаю тебе греческую версию договора, поскольку пунийская уже отправлена членам Совета.

Ганнибал.

— Если ты напоишь козла, завяжешь ему глаза и погонишь его по изрытому кроликами склону…

— Так, — равнодушно произнес Антигон.

— А потом попробуешь запечатлеть на листе папируса путь, проделанный несчастным животным… Что получится?

— Я сегодня что-то плохо соображаю.

— Тогда я сам скажу, — зло вскинулся Бостар. — Получится политическая линия, которой Совет Карт-Хадашта следует в этой войне.

Антигон выдавил на лице улыбку. Он чувствовал себя глубоким стариком. Царившее в городе радостное настроение внушало ему отвращение, а после утренних шуток Бостара вообще хотелось бежать куда глаза глядят.

— Тебя утомили мальчики? — Бостар вдруг понял, что его друг на грани нервного срыва.

— Они не дают мне спать по ночам, а я не привык к этому. Обычно я бодрствовал по другой причине.

— Радуйся, дедушка, что им мало лет и их никто не пошлет воевать, — Бостар ободряюще похлопал его по плечу и отошел к своему столу.

— Довольно слабое утешение.

Четыре дня назад в город наконец приехала вдова Мемнона Калаби с пятилетним Гамилькаром и трехлетним Аристидом. Присутствие в доме невестки и внуков, которых он почти не знал, накладывало на Антигона довольно серьезные обязательства, но не приносило никакой радости. Они только бередили еще не зажившую рану. Антигон с отвращением посмотрел на заваленный свитками стол, перевел взгляд на серое зимнее небо и подумал, что многим не удастся дожить до пятидесяти трех лет. Он благополучно достиг этого возраста, но годы воспринимались им как непосильный груз на его плечах. Никогда его не мучила зубная боль, однако теперь зубы стали ныть, как только он начинал думать, что теряет вкус к жизни. Он утратил всякий интерес к делам, переложив заботу о них на плечи Бостара. Антигон был твердо убежден в том, что в его измученной душе уже никогда не вспыхнет любовь, а изможденное стариковское тело не вынесет долгого морского путешествия. Таверны ему наскучили, вино казалось похожим на воду, а свежий хлеб и сочный кусок жареного мяса по вкусу напоминали папирус. Он рассеянно повертел в пальцах заостренную тростинку, бросил ее на стол и погрузился в воспоминания. Вот уже три года из Массалии не поступало никаких вестей от его брата Аттала. Пять лет назад Арсиноя и ее муж Кассандр продали ему старый родительский дом в метекском квартале и вместе со взрослыми детьми уехали в Афины. Нажитое состояние позволяло им ничего не делать. Но они боялись оставаться в Карт-Хадаште. Аргиопа овдовела, вот только когда? Семь лет назад? Или восемь? Сестра жила в их старом имении на побережье к северо-западу от Тунета, и Антигон даже толком не знал, чем занимаются ее дети. Один его сын погиб в Италии, другой наслаждался богатством и могуществом где-то далеко на юге. Грек тяжело вздохнул и решил, что самое разумное было бы полюбить Калаби и внуков, но сейчас он ненавидел их, так как они напоминали ему о Мемноне и мешали по ночам спать. Конечно, можно было бы перебраться вместе с ними в имение и там попробовать изобразить из себя доброго дедушку, но одна только мысль об этом приводила его в ужас.

— Знаешь, чего тебе не хватает?

Антигон вздрогнул и вопросительно уставился на Бостара тяжелым взглядом из-под отекших век.

— Нет. А ты знаешь?

— Долгого плавания на корабле с гордым названием «Порывы Западного Ветра», — усмехнулся Бостар, — распития вина в кормовой каюте с Бомилькаром, заходов в гавани и этой наполовину эллинки… как ее… Томирис? Я прав?

— Ты умеешь читать мысли?

— Нет, но они написаны на твоем лице, — раздраженно отмахнулся Бостар и тяжелой поступью, низко наклонив голову, пошел к выходу.

То ли под воздействием слов Бостара, то ли по какой-то другой причине, но Антигон вдруг как-то разом перестал грустить и туг же забыл о зубной боли. В последующие месяцы у него установились достаточно теплые отношения с невесткой-иберийкой и внуками.

— Детям нужна другая квартира, — сказал он как-то в один из зимних вечеров, когда Гамилькар и Аристид уже легли спать и они сидели вдвоем с Калаби у очага, наслаждаясь теплом и пряным ароматом трав.

— Не беспокойся, отец, — тихо откликнулась Калаби, — Ты и так очень много сделал для нас.

Антигон знал, что она сказала это совершенно искренне. Он знал также, как трудно ей пришлось в Иберии. Когда Мемнон отправился вместе с армией Ганнибала на север, Калаби после недолгого пребывания в Новом Карт-Хадаште предпочла перебраться к своим родственникам, проживающим по другую сторону горного хребта, протянувшегося неподалеку от Мастии. Когда же римляне высадились в Северной Иберии, среди соплеменников Калаби многие начали выступать в их поддержку. Поэтому она благожелательно отнеслась к предложению Антигона отплыть с ним в Карт-Хадашт и без колебаний взошла вместе с детьми на борт «Порывов Западного Ветра».

Антигон поднес кубок к губам, но пить не стал, а принялся задумчиво рассматривать иберийку сквозь стекло. Догорающие угли потрескивали и шипели, как разбуженная змея. Ветер с силой бил в окно, заставляя трепетать пламя трех маленьких светильников.

— Я хочу кое-что сказать тебе, Калаби.