Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

— Пойди собери стрелы, — Он нервно размял пальцы и повернулся к Антигону: — Может, побросаем дротики?

— Нет, — Грек, хмурясь, растирал правое плечо. — Давай выпьем воды и поедем. Все остальное сегодня уже не имеет смысла.

Возле колесницы Гадзрубал откупорил кожаную флягу и протянул ее Антигону. В небе не на шутку разгулявшийся ветер рвал в клочья облака, в мелкой бухте неподалеку поднимал волны и гнал их к берегу, разметая пенистые гребни.

— Ты можешь возвращаться, — небрежно бросил Гадзрубал возничему, и раб, положив в колесницу щит, колчаны и луки, покорно склонил голову, — Скажи, Антигон, к чему нам все эти боевые упражнения? Ведь война закончилась?

— Иначе у тебя не хватит сил на рыжеволосую подругу, — твердо сказал грек, глядя прямо в смеющиеся глаза молодого пуна. — И вообще я не хочу зарасти жиром.

— Видимо, ты прав. Поехали.

Гадзрубал одернул белый хитон, одним махом взлетел в седло и слегка хлестнул нумидийского жеребца.

Девятнадцатилетний юноша родился в одной из самых богатых и знатных семей города и, несмотря на молодость, уже успел хорошо проявить себя в сражениях на Сицилии. Полгода он воевал под началом Гамилькара, командовал конным отрядом и показал, что вполне способен стать одним из вождей «молодых». Во всяком случае, в умении плести интриги он ничуть не уступал Гамилькару. Три года назад одно из непокорных, привыкших к грабежам племен сожгло загородный дворец, куда, на свою беду, как обычно летом, переехали родители Гадзрубала. Он остался сиротой и, стремясь приумножить доставшееся в наследство огромное богатство, обратился за советом в «Песчаный банк».

Антигону Гадзрубал Красивый сперва очень не понравился. Слишком уж счастливым и безмятежным выглядело его девичье лицо, слишком ухоженной казалась черкая борода, слишком гибкими и ловкими, как у египетского зверька [102] Египетский зверек — так греки называли кошку, так как впервые узнали о ней от египтян, у которых она считалась священным животным. , были движения его худощавого мальчишеского тела. Но вскоре Антигон убедился, что у этого женственного юноши глубокий и трезвый ум, и сразу переменил слое мнение о нем.

Когда позади остались сады и поля, а впереди показался берег залива, всадники перешли на шаг и медленно приблизились к построенному Антигоном за пять лет «Селению ремесленников».

— Интересно, что ты будешь делать, если у тебя здесь ничего не получится? — как бы невзначай спросил Гадзрубал, окидывая взглядом небольшие дома.

— Есть кое-какие соображения, — помедлив, ответил Антигон.

Гадзрубал закрыл глаза и откинулся назад, наслаждаясь каждым движением идущего под ним коня, а потом вдруг резко выпалил:

— О чем ты договорился с ибером?

— Откуда ты знаешь? — Антигон впился настороженным взором в веселое лицо Гадзрубала.

— Нужно знать обо всем, что происходит в Карт-Хадаште, если не хочешь однажды заснуть навечно, — Пун заговорщицки подмигнул греку, — Кто-то называет это мудростью, кто-то — осторожностью, другие говорят просто: «Не жди, пока зачешется». Вот я и не жду.

— Только пусть это останется между нами, — шепотом произнес Антигон, хотя вокруг никого не было. Он вкратце рассказал о своих переговорах с вождем контеспанов. Это довольно большое племя обосновалось в юго-западной части Иберии неподалеку от бухты Мастия, которая представляла собой природную гавань. Осенью Урдабал — так звали вождя — приехал в Карт-Хадашт в сопровождении четырех тысяч воинов. Однако нужда в них быстро отпала из-за окончания войны, — Я быстро сумел доказать Урдабалу, что хорошие ремесленники принесут пользу и ему, и его народу. Сын вождя Мандун вернулся с Сицилии с пятьюстами соплеменниками и сейчас проживает неподалеку от Истмоса. Если не произойдет ничего непредвиденного, они вместе с еще несколькими семьями скоро отправятся в Иберию. Банк уже купил в Мастии участок земли. Возможно, со временем там появится пунийская колония.

— Мы думаем об одном и том же. — Гадзрубал изогнулся в седле и одобрительно похлопал Антигона по ляжке, — По-моему, за последние месяцы мы стали полностью доверять друг другу. Мне это нравится.

— Мне тоже, — тихо откликнулся Антигон, — Скажи: какие мысли роятся в твоей красивой голове? Что, по-твоему, может случиться с моим селением?

— Сам понимаешь, «старики» сейчас сильнее, — после короткого раздумья глухо сказал Гадзрубал. — Они, безусловно, попытаются оставить все, как есть. Иными словами, они хотят по-прежнему обманывать варваров, выменивая у них дорогой исходный материал на дешевые изделия. Ни честного состязания с эллинскими купцами, ни претензий со стороны Рима. Из-за дружбы с «молодыми» ты им особенно ненавистен. Они постараются взять тебя за горло. Эти люди просто не могут позволить тебе быть счастливым.

— А я им не буду, даже если все мои планы осуществятся, — зло процедил Антигон, — Поэтому пусть не тревожатся…

Он взглянул на белые стены маленьких домиков, чуть повернул голову и неожиданно хитро подмигнул Гадзрубалу.

— В моем возрасте? — Лицо Лисандра выражало крайнее изумление, — Плыть морем? В Иберию? Без разрешения Совета?

Он раздраженно прошелся взад-вперед и пробурчал:

— Но хозяин здесь ты и потому…

— Все твои долги макам уже выплачены. Ты вправе ставить новые условия. Или просто остаться здесь. Никто тебя никуда не гонит.

Старик погладит загорелую лысину, почесал крашеную бороду и широко открыл рот, обнажив серые беззубые десны:

— Мне скоро восемьдесят. Зрение ослабло, ноги почти не держат. Я должен спешить, если хочу еще успеть повидать мир. Ты всегда был добр ко мне, Антигон, и я по мере сил старался принести тебе пользу, — Он в раздумье закусил нижнюю губу и постучал когда-то крепким пальцем по бронзовой чаше, колыхнув на ее дне лужицу ароматической жидкости. — Выходит, в Кархедоне я больше не нужен?

— Ты меня неправильно понял. Я же сказал, что ты можешь остаться. Я попробую найти тебе замену, хотя, признаться, это очень нелегко.

Лисандр, кряхтя, прислонился к стойке с котелками, горшками и тиглями, скрестил на груди руки и окинул задумчивым взглядом чистое светлое помещение. Двое юношей, не обращая на них ни малейшего внимания, увлеченно занимались каким-то непонятным делом. Один из них склонился над чаном с давильным устройством и время от времени заглядывал в стоявший рядом длинный сосуд с изогнутыми краями, наполненный терпко пахнущей жидкостью. На ее поверхности плавало несколько лепестков. Другой подручный размешивал деревянной ложкой кипящее варево.

— Давай продолжим разговор за чашей хорошего вина, — с добродушной ухмылкой предложил Лисандр.