Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

Смерть его была ужасной. Баркиды, правда, не сочли нужным присутствовать при этом кошмарном зрелище. Безусловно, Матос оскорбил богов и совершил множество тяжких преступлений, но по справедливости истинные виновники Ливийской войны должны были быть распяты рядом с ним. Они же продолжали упражняться в красноречии на заседаниях Совета.

Матосу долго растягивали в стороны пальцы рук, дробили кости, хлестали бичами так, что кожа ошметками слетала с тела, подносили к ранам раскаленный железный прут и забрасывали камнями, а затем выкололи глаза и залили уши расплавленной медью. Наконец его багровое тело со свисающими клочьями кожи под ликующий рев толпы торжественно распяли на кресте. Антигон предпочел весь этот день провести в банке и ничего не видеть и не слышать. Он, однако, разрешил нескольким служителям сходить на площадь Собраний, и один из них рассказал ему, что с целью продлить мучения ливийца его ноги не стали прибивать железными гвоздями, а просто привязали их к перекладинам кожаными ремнями. Он висел, обратив искаженное страшной мукой лицо к Ганнону Великому и римским послам, и, казалось, не сводил с них пустых окровавленных глазниц, от которых исходил легкий дымок.

На следующее утро произошло событие, которое грек, при всем своем неверии в богов, был склонен считать их местью. Посланцы Рима наглядно показали Совету и людям на площади Собраний, чего стоят их заверения в дружбе и нерушимости мирного договора.

— Сардиния и Кирн, — заявил посол, поводя так хорошо запомнившимся Антигону жирным затылком, — остались без правителей. В эти годы наемники два раза предлагали их Сенату и два раза получали отказ, ибо Рим не принимает подарки от бесчестных людей. Но острова расположены слишком близко от Италии, и передача их снова под власть Карфагена не в наших интересах. Потому Сенат и римский народ решили послать туда войска и со временем сделать острова нашими провинциями. А за намерение послать туда флот Карфаген обязан заплатить Риму штраф в размере одиннадцати тысяч талантов серебром. Иначе война!

Но ослабленный Карт-Хадашт никак не мог позволить себе нового противостояния Риму и потому был вынужден подчиниться силе.

— Уж не знаю, что они там собрались обсуждать. — Бостар посмотрел вслед вестнику, принесшему его другу приглашение посетить вечером дом Гадзрубала, — Неужели Баркиды настолько обезумели, что…

— Да нет, против Рима они ничего предпринимать не будут. — Антигон протер покрасневшие после бессонной ночи глаза, — У Вечного города кораблей в четыре раза больше, чем у нас. За несколько дней они смогут выставить свыше ста тысяч воинов. А у Ганнона и Гамилькара под началом в общей сложности только двадцать пять тысяч человек.

— Но тогда о чем там пойдет разговор? — Бостар задумчиво почесал нос остро заточенной тростинкой и бросил ее в страусиное яйцо, служившее чернильницей.

— Не знаю. Может быть, они решат, что нас постигла справедливая кара за зверскую расправу над Матосом.

— Вполне возможно. А кстати, — вкрадчиво осведомился Бостар, — наверное, нам не стоит прекращать торговлю с римлянами?

— Конечно, нет. Мы ведь пока не воюем с ними.

— И потом, — сквозь зубы процедил Бостар, — не следует ли Баркидам воспользоваться нынешним положением? Позиции Ганнона никогда еще не были такими шаткими. Сам посуди — он наделал в Ливии столько глупостей, не смог справиться с наемниками, призывал к дружбе с Римом…

— Хорошо, я подумаю…

К вечеру в доме Гадзрубала собрались почти все высокопоставленные сторонники Баркидов. К своему удивлению, Антигон застал здесь даже девятилетнего Ганнибала. Мальчик сидел между отцом и Наравасом. На его губах играла легкая усмешка.

— Нельзя терять времени. — Бодбал, один из самых богатых судовладельцев города, вытер лоснящиеся губы. — Боюсь, Совет скоро распустит войска, и тогда мы ничего не сможем сделать.

— Мы просто обязаны заново объединить Ливию и Карт-Хадашт, — раби [118] Раби (или рабби) (букв.: великий) — почетное обращение к старейшинам. Адербал даже затряс от возбуждения седой головой, — и создать на этих землях сильное богатое государство. Что ты на это скажешь, нумидиец?

— Это зависит от очень многого. — Наравас вскинул обе руки с растопыренными пальцами. — Мой народ состоит из пастухов и наездников и не может жить в городах. Мы никогда не платили дань Карт-Хадашту. Если вы дадите нам деньги, мы поддержим вас, если нет — останемся в своих лесах и степях.

Стоявший на пороге зала Антигон откашлялся и с притворной робостью произнес:

— Опоздавший метек просит разрешения высказаться.

— Говори, владелец «Песчаного банка», — приветливо улыбнулся Гадзрубал.

— Насколько я понял, вы собираетесь силой взять власть?

— Истинно так, метек. — Адербал рассмеялся сухим смехом, будто защелкал костяшками счетов. — Иначе все останется по-прежнему.

— Мне хотелось бы услышать мнение главы будущего государственного устройства. — Антигон с откровенным вызовом взглянул на Гамилькара.

— Пока меня еще никто не убедил, — неохотно ответил Гамилькар.

— Тогда я вот что скажу, — спокойно и уверенно проговорил Антигон и встал, скрестив руки на груди. — Я, правда, не пун, но я родился здесь и вправе…

— Ладно, Тигго, — нетерпеливо перебил его Гадзрубал. — Мы внимательно слушаем тебя.

— После такой страшной войны ливийцы люто ненавидят Карт-Хадашт. И заставить их объединиться с жителями пунийских городов и поселений сразу не получится. Для этого потребуется время. Что же касается переворота, знайте: вам придется сокрушить всю прежнюю систему правления, упразднить должность суффета и заменить всех верховных жрецов. Эти люди наделали множество ошибок, но ведь их не совершают только боги, в которых я лично не верю. Тем не менее именно благодаря этим людям город за шестьсот лет стал великим и могучим…

Антигон прервался, жадно, со всхлипом втянул в себя воздух и посмотрел в окно.

Во дворе возле круглого крыльца с тонкими решетчатыми стенками, увитыми виноградными лозами, и большого бассейна стояли, сидели и неторопливо расхаживали закованные в броню воины. Грек мрачно усмехнулся и продолжил:

— Время вы выбрали правильно. Но переворот ничего не даст. Лучше запастись терпением и медленно идти к намеченной цели. И потом, один переворот неизбежно влечет за собой другой. Тому пример — история многих греческих городов.

После довольно продолжительной паузы неожиданно для всех прозвучал звонкий, еще не окрепший голос Ганнибала:

— Мой отец три года защищал Карт-Хадашт от наемников. Так неужели он теперь должен захватить его вместе с ними?

— Тигго и мой сын убедили меня, — Гамилькар встал и положил руки им на плечи. — Друзья, мы будем упорно отстаивать свои требования на заседаниях Совета. Ганнон еще никогда не был так уязвим…