Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

— Оно покрыто мраком, Тигго, ибо во многом мне предстоит еще разобраться самому. — Ганнибал широко раскинул руки. — Сам посуди: окончательное покорение римлянами этрусков, очевидная слабость греческих городов, откровенная глупость восточных царей, все более усиливающийся Рим, движимый лютой ненавистью к тем, кто не желает признавать его власть. Иберия же — защитный вал, воздвигнутый моим отцом, чтобы Карт-Хадашт не смело этим вихрем. Но в этом валу много щелей. Нам нужно два года, чтобы сделать его таким же прочным, как и при жизни Гадзрубала. Но их нам не дадут.

— Что тебе известно? — насторожился Магарбал.

— Вчера мне сообщили, что Рим отправил в Карт-Хадашт послов. — Ганнибал развел и снова соединил кончики пальцев. — Во главе их снова Квинт Фабий Максим, но нет Гадзрубала, так ловко умевшего дурачить его. По сведениям, раздобытым нашими людьми в Италии, в этот раз речь пойдет вовсе не о толковании договоров. Рим собирается объявить нам войну.

Он встал и, будто собираясь заткнуть уши Мелькарту, с силой сжал голову бронзовой статуэтки.

На рассвете Антигон, едва взойдя на борт «Порывов Западного Ветра», тут же приказал поднимать сходни и вытаскивать якорь. Вскоре широкая полоса воды отделила корабль от берега. Антигон беспокойно метался на широком ложе. Даже через несколько часов сон никак не шел к нему. Прошлая ночь с ее бесконечными путаными разговорами представлялась ему чем-то призрачным. Постепенно он понял, что Ганнибал сказал далеко не все и иногда говорил намеренно туманно, предпочитая намеки и иносказания. Стратег не хотел, чтобы молодые военачальники, как в сетях, запутались в мучительных раздумьях о достижимом и недостижимом. Значительная часть военной добычи, захваченной в Заканте и других богатых городах, была отправлена в ливийский Карт-Хадашт. Это сделало почти нерасторжимыми узы, связывающие город и стратега. После короткого пребывания в иберийском Карт-Хадаште («Хочу последовать твоему совету, Тигго, и на радость Имильке помыться горячей водой») Ганнибал собирался отплыть в Гадир, чтобы там принести священную клятву. И пускай он сам не верил ни в каких богов и рассматривал жизнь как вечную борьбу между волей и способностями человека, с одной стороны, и губительными случайными обстоятельствами — с другой, но его воины, принадлежавшие к пятистам различным народам и племенам и почитавшие пять тысяч самых разных богов, хотели, чтобы их стратегу покровительствовали небесные силы. Поэтому он во всеуслышание объявил о своем намерении поклониться в Гадире богу Мелькарту. Поэтому в каждом лагере Ганнибала непременно стоял шатер, наполненный статуэтками богов и священными амулетами. Вскоре почетное место среди них займет также Мелькарт, выдуманный жаждущими утешения людьми и вылепленный руками великого Лисиппа.

Ганнибал намекнул, что поведение Рима объясняется поразительно просто. Чем больше Антигон размышлял над его словами, тем убедительнее они ему казались. Сенат всегда стремился любыми способами ослаблять сильного до тех пор, пока не представится возможность или полностью его уничтожить, или сделать полностью зависимым от себя. Совершенно очевидно было, что Рим постепенно захватывает всю Ойкумену. Договор о границе по Иберу позволил обеим сторонам выиграть время. Рим воспользовался им для того, чтобы двинуть войска в Северную Италию, начать войну в Иллирии, укрепить свои позиции на Сицилии и испытать в сражениях своих легионеров. Пуны смогли поднять против Рима италийских галлов, римляне настроили иберов против Карт-Хадашта. Согласно спискам Сената, Рим и его италийские союзники могли выставить в общей сложности семьсот тысяч пехотинцев и семьдесят тысяч всадников. Имея свыше двухсот военных кораблей, они установили свое полное господство на всем морском пространстве от Массалии до Сицилии. Ганнибал весьма доходчиво объяснил Антигону, почему Рим до сих пор не напал на Карт-Хадашт. Оказывается, этому препятствуют разногласия в правящих кругах и сопротивление союзников. Во время Великой Сицилийской войны многие римские граждане считали ее совершенно бессмысленной. Перемена настроений произошла под влиянием подстрекательских речей риторов [130] Риторы — у древних греков и римлян — учитель красноречия; позднее так стали называть ораторов, чья речь состояла из звучных, но малосодержательных фраз. и широкого распространения нелепых историй о совершенных пунами зверствах. Особенно сильное воздействие оказал слух о якобы до смерти замученном ими Регуле. Именно это позволило Сенату довести кровавую войну до конца. Когда началась осада Заканты, значительная часть римлян требовала строгого соблюдения последнего договора и сохранения мира между Римом и Карт-Хадаштом. И вновь риторы принялись на всех перекрестках произносить душераздирающие речи о необходимости прийти на помощь подвергшимся нападению союзникам — иберам. Таким образом, стоявшим за спиной риторов силам, заинтересованным в войне, удалось превратить договор о границе по Иберу, как, впрочем, и мирное соглашение, подписанное Гамилькаром и Лутацием, в скомканные листы папируса.

Антигон отчетливо представлял себе, какой тяжелейший выбор предстоит сейчас сделать Ганнибалу. Сражения Великой Сицилийской войны происходили далеко за пределами Карт-Хадашта. В случае новой войны бои почти неминуемо развернутся на пунийской земле. Если Ганнибал со своей небольшой армией направится туда, охваченную огнем восстаний Иберию можно считать навсегда потерянной. На Сицилии закрепились римляне. Полное превосходство римского флота не позволяло перебросить на остров войска. О походе в Италию нечего было даже думать. Считавшаяся оплотом Рима богатая и достаточно сильная Массалия вполне могла в случае войны закрыть пунийским судам доступ в прибрежные воды.

Оставалось лишь ждать начала войны с могущественным врагом. И тогда сразу же станет ясно, где и как развернутся военные действия.

— Ну как, метек? У нас с тобой по-прежнему мир? — Ганнон добродушно улыбался и, казалось, вот-вот готов был протянуть руку и ласково погладить плечо Антигона.

Таверна «Пещера терпких на вкус наслаждений» находилась довольно далеко от гавани, на площади рядом с Большой улицей. В этот первый полуденный час в небольшом низком зале народу было очень мало. Веселые огоньки светильников тускло отсвечивали на гладких, покрытых воском и смолой стенах и радостно вспыхивали на краях стеклянных кубков. Антигон равнодушно смотрел на возвышавшуюся перед ним гору маринованных овощей, варенных в соленой воде угрей и омаров, и лимонных долек. Он был настолько занят мыслями о римских послах, из-за задержки на Сицилии только вчера прибывших в город, что даже не услышал вопроса Ганнона и лишь вяло пошевелил рукой.