Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Что будет, если все начнут отказываться от своих обязательств? (Ведь продажа случилась в Америке, а те земли вне компетенции Венского соглашения!) Хороши же мы будем, коль наплюем на священное Право Собственности!

Но раз уж Император занялся продажей награбленного, чего хотеть от его простодушной родни?

Я сразу вошел в ее положение, подыскал покупателей и — дело пошло. Одним из условий сих сделок стал уговор не рушить чужого имущества "в ходе Войны". Другим — если выиграют якобинцы, они нам выплатят "страховые". Дело обернулось иначе и платим мы.

Любопытно, что жандармерия, не зная подноготной сих дел, сперва пыталась намекнуть собственным хозяевам, что со мной — не все чисто, но на них так цыкнули, что несчастные вообще сняли с меня всякую слежку.

Буквально через неделю после моего знакомства с этой семьей нам с Элен пришло приглашение "на охоту". Впрочем, с классической охотой в ее русском, прусском, или даже старофранцузском понятии — сие не имело ничего общего.

Бонапарты прекрасно усвоили урок Революции и не пытались шокировать обывателя пышностью выездов, иль размером потрав.

Охота "нового образца" — больше смахивала на пикничок с выездом на природу, причем известная функция сего пикничка была не в том, чтобы потешить высшее общество, — сколько наоборот — возможно приблизить нынешнюю монархию к народу, его чаяниям и обычаям. С другой стороны — зевакам любо смотреть на кураж и удаль аристократии, так что хоть и не предполагалось истребление многих животных, — охотников нарочно подбирали так, чтоб не ударить в грязь пред простыми людьми.

Из этого и вышла заминка. Элен не каталась верхом, да и вообще недолюбливала лошадей. Поэтому ее обязанности "на охоте" были ясны, оживлять пейзаж и ухаживать за охотниками, чуток ослабелыми в боях со "змием", и вообще — собрать на стол, подрезать закуски и далее.

В "Новой Франции" слуг не было — по-крайней мере так пытались внушить обывателю. А что милее глазу простого люда, чем — аристократка, нарезающая краюху? Народ победил — да здравствует Революция!

Но по замыслу устроителей всего этого для полного счастья — требовались "амазонки". Своих наездниц французы благополучно гильотинировали, а жены и любовницы новой формации не умели ездить верхом. В лавках, да "реальных" школах сему не учат. (Элен не умела ездить по той же причине.) А гарцующих дам не хватало, вот я и предложил мою сестру в обществе Нессельрода. (Вот и пустили всех нас — в огород!)

День был на зависть, — только во Франции и возможно такое буйство, все искрится и сияет, как будто во всем по капельке Солнца — сего покровителя "la Douce France". Дашка была в приподнятом настроении и забавлялась — по-всякому.

Она гарцевала рядом со мной в ее любимом офицерском мундире ливонской армии, (Дашка дослужилась у матушки до капитана — в абвере, разумеется) и все мужчины только слюнки утирали — так соблазнительно смотрелась сия валькирия нового времени. А ее мужское седло и сама манера езды, к коей приучают воспитанниц самых этаких пансионов, приводили охотников — в состояние животного исступления.

Я ж, к вящему удовольствию буржуа, перескочил на коне через пару изгородей, удовлетворил интерес по моему поводу и спешился — подкрепиться.

У столиков меня ждал Талейран, коий сразу стал извиняться за давешнее. Я милостиво махнул ему рукой со словами: "Бог простит", — и мы дружно с ним рассмеялись. Тогда сей лис спросил у меня, какого мое впечатление от Бонапартов, на что я, обнаружив немало слушателей, — (причем из обоих лагерей французской политики), пожав плечами, ответил:

— Корсиканцы!" — и все кругом сопроводили мои слова смехом и возгласами. (Обе партии записали меня в свои сторонники, — своим ответом я угодил как солдатам, так и католикам.) Те и другие услыхали то, что хотели услышать, а я заслужил репутацию человека… "понятливого.

Тут из толпы раздались свисты и улюлюканье. Сестра играючи перемахнула через ровик, куда до того шлепнулись пара молодых буржуа, — без комментарий.

Я с изумлением разглядел, как разрумянились щечки моего визави, коий глаз не мог оторвать от ливонской валькирии. Одной ногой там, — а — туда же!

Я хлопнул старика по плечу и задушевно спросил:

— Интересуетесь? Я могу — познакомить!

Старый сатир покраснел, как маков цвет. Мысли и желания раздирали его, но в сих делах "клиент" сам решается на нисхождение в ад. А то, что Дашка умела помучить…

Наконец, борьба разума с глупостями в Талейране кончилась тем, чем она обычно кончается, и старик робко промямлил:

— Коль Вас не затруднит…

Через пять минут я снял вспотевшую Дашку с ее кобылы и подвел к бывшему министру иностранных дел Франции. Старичок приложился к руке амазонки и с замиранием сердца спросил:

— Как вам не страшно — так ездить, милая?" — он не успел продолжать, как "милая" отмахнулась, как от докучливой мухи:

— Мне сие нравится. Передняя лука моего седла изогнута на манер… Так что я — получаю от этого особое удовольствие. Разве сие — не заметно?" — я чуть не провалился сквозь землю от таких слов, но она произнесла это так, будто объясняла — как проехать до соседнего кладбища.

Двадцатилетние девицы любят поиздеваться над стариками, коль примечают кой-что — во взглядах старого козлетона.

На любую старуху бывает проруха. Многие потом говорили несчастному, что над ним издеваются. Но умнейший человек Франции был будто бы — не в себе.

Когда сестра дала ему, наконец, отставку, Талейран был совершенно разбит. Он часами мог просидеть в карете под окнами нашего дома и (вы не поверите!) знать не желал, что Доротея (увы!) забеременела (от меня). (Сие — Проклятье фон Шеллингов — наши женщины рожают только от близких родственников…)

Когда ж Доротею арестовали, влюбленный лично просил Императора отпустить ее с миром, уверяя, что она — ангел, а я — сбил ее с пути истинного. Говорят, Бонапарт с участием выслушал старичка, а потом проводил его до дверей, при всех покрутил у виска пальцем и со вздохом сказал:

— Это — колдовские проделки. Их мать — известная ведьма, чего ж вы хотите от сына и дочери? Пошлите врачей, я хочу знать, — это гипноз, иль они его — опоили?!

Чтобы не вдаваться в подробности, опишу путь падения Талейрана. Вскоре средства его истощились, а Доротея (продолжая спать с родным братом) стала этакой прорвой, куда утекали деньги несчастного. Вас волнует моральный аспект сей проблемы?

У меня нет и никогда не было никаких прав на сестру. А у нее — на меня. Я, к тому ж, рассматривался всеми, как холостяк и ко мне было особое отношение дам…

Опять же — молодые актрисы. Если б я мог предъявить им постоянную связь, они бы не столь усердствовали, но…