Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Я с готовностью отвечал:

— Отнюдь. Черный — Цвет Бога-Отца, Красный же — Иисуса. Я — не христианин, поэтому и не ставлю на Красное. Не боится ли Франция, отрекаясь от Создателя своего, заменив Его Цвет, на Синее — Цвет Богатства и Радости? Если я верно помню Экклезиаста, Цвет Печали ближе Царству Небесному, Цвета Веселья и Шуток!

Фуше усмехнулся:

— Я слыхал, что с тобой сложно спорить в схоластике… Но — ближе к делу. Зачем ты позвал меня (он изобразил "страшный лик"), смертный?! Иль ты не ведаешь, что привлечь к себе внимание олимпийцев — удовольствие из сомнительных!?

Я состроил умилительную физиономию и будто бы к божеству протянул к Фуше свои руки:

— Я хочу принести мою жертву тебе — языческое божество. Мне не нужно ни сантима из того, что я давеча выиграл. За это вы — отпускаете всех шахматистов, а я их тайно вывезу в Латвию, так что никто не узнает, — чем именно все это кончилось. Если рубить головы шахматистам — это нас далеко заведет.

Решайтесь, сударь — жизнь и будущность ваших родных внуков, против жизни моих Братьев по Крови. И ни слова о деньгах, или о том, кто из нас ставит на черное, а кто — наоборот.

Граф долго сидел и молчал, взвешивая все доводы — "за" и "против". А его дочь стояла, обнявшись с мужем и с надеждой и ужасом следя за каждым движением души родного отца. Граф был хорошим жандармом — этим объясняются жалкие капиталы заведения Лорана, но он был и — неплохим отцом…

Долго, очень долго — отцовские чувства боролись в нем с долгом, но…

Через неделю — в Гавре бросил якорь фрегат под латвийским крестом, а на него с пристани взошли почти двадцать еврейских семей. Мы с Элен — лично провожали Наших в изгнание, и я сам на прощание выдал каждому из маэстро кошелек с некой суммой — "на обзаведение". Но можно ли заменить Родину?

Впрочем, сие спасло их от смерти в горящем Париже. Так что — темна вода в облацех.

А в остальном — кончилось без особых последствий. Жандармерия сделала вид, что "накрыла притон". Лораны перебрались в Баден и там расцвели пуще прежнего. Впрочем…

Один из свидетелей моего триумфа — принц Бонапарт теперь был, как на иголках и усидеть не мог, не спросив, — где я научился играть в рулетку. И однажды я не выдержал и открыл мой секрет.

Если играть в "пополамы" — крупье с "хорошим щелчком" может сперва играть против вас, но потом нервы расходятся, рука начинает дрожать и щелчок сбит настолько, что он выбрасывает не свои, но — ваши числа. Когда сие происходит, он вынужден больше не "щелкать", но с той минуты — все в руце Божией.

А тут уж — выигрывает тот, у кого кошелек толще. Не бывает, чтобы всю ночь сыпалось одно "красное", или — "черное", но бывают столь "длинные серии", что — "горе беднейшему"!

В то же самое время — ни в коем случае нельзя играть в "дюжины", или "числа". Даже я с моей "корявой рукой" в Колледже так наработал "щелчок", что влеплю в любую дюжину — с закрытыми глазами. А уж "не попасть в число" тут надо быть идиотом, чтоб промахнуться!

Карл прямо-таки впитал в себя всю сию информацию (и кое-что сверх того, о чем — не стоит писать для всех), но я не думал, что он сам когда-нибудь решится на подвиг. И вот, представьте себе, — через много лет из Бадена пришло известие, что Карл Бонапарт — разорил-таки за рулеточным столом несчастного Лорана во второй раз. (Правда, Карл — всю ночь ставил только на "красное".)

Я ощутил немалые угрызения совести, — ведь, по сути, я фактически "навел" на Лорана бездельника. Поэтому я немедля послал Лорану известную сумму и посоветовал ему начать сызнова с одним условием. Отныне его казино могло играть только в том случае, если его банк — превышал ставки всех игроков с улицы. Горе — беднейшему!

Лоран сердечно поблагодарил меня, написал в ответ, что не держит на меня зла и — переехал в Монако. Уже на весь мир известен городок Монте-Карло, коий он избрал своей резиденцией.

После его смерти, правда, пошла молва — насчет того, что сие заведение содержалось из фондов русской разведки, но потом — благодаря удачной рекламе, да и живописным проигрышам многочисленных русских принцев, слух сей затих. Не мог же сын мсье Лорана — так жестоко разорять собственных работодателей?!

После истории за рулеткой — я стал весьма популярен. Мы с Фуше пытались замять сие дело, но вскоре Бонапарт выказал жандарму свое недовольство, но не сделал каких-либо выводов.

Для французского ж общества (в массе своей буржуазного) мой поступок с возвращением выигрыша взамен жизней каких-то там "двадцати грязных жидов", выглядел просто чудачеством и на меня с той поры смотрели, как на пришельца с иной планеты. Дамы в разговорах со мной стали во сто крат смелее и разве что не открытым текстом приглашали к сожительству, их кавалеры искали моей дружбы в смысле кредита.

Средь этих дам появилась одна бельгийка, кою звали Эмилией… Была она — красоты необычайной. Был у нее, правда, один крохотный недостаток.

В известное время она обучалась у иезуитов, а они хорошему не научат. Взгляните-ка на моих сестрицу и матушку, — не будь они мне — родными, я б опасался ночевать в их компании. Не слишком-то интересно — проснуться и найти свою голову на ночном столике, — средь духов и помады!

Средь Наставников милой Эмилии был некий аббат, коего в ту пору звали Фуше и она была предана ему душою и телом. Однажды я прямо спросил ее кой о чем, и она призналась, что будущий граф был первым мужчиной в ее странной жизни…

Вы удивительно, — как я осмелился говорить с любовницей на сию тему? И как — она решилась в таком вот — признаться?

Видите ль, мы с ней не скрывали наших занятий. Однажды мне ее представил сам граф Фуше и я не мог отказать столь грозному свату. Да он и не скрывал того, что Эмилия поставлена надзирать за мной в "спальное время.

Прямо на танцах в день нашей встречи я спросил у девицы, — каков ее чин в контрразведке? Она ж — не моргнув глазом, с гордостию ответила:

— Лейтенант", — все дальнейшие вопросы просто отпали.

Мы еще потанцевали немного и затем уж — она, с непроницаемо деревянным лицом, спросила меня:

— А какой чин у тебя?

Я улыбнулся в ответ:

— А я — не разведчик.

Впервые на ее лице появилась эмоция — презрительная ухмылка:

— Рассказывай сказки…

— Нет, правда, с чего ты взяла, что я — разведчик?

— А зачем ты спасал русских шпионов?

— С чего ты взяла, что они-таки — гусские?

Эмилия невольно прыснула, — так ей понравился мой наигранный акцент. Она, все еще улыбаясь, невольно спросила:

— Ты всерьез веришь во все эти дела? Ну, — про Храм, про Землю Обетованную?

Что-то в ее голоске прозвенело не так. Я внимательно посмотрел ей в глаза и еле слышно спросил:

— А тебе сие… интересно?