Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Я ласково улыбнулся, радушно развел руки в стороны и сказал:

— Хорошо. Но у меня нет времени на пустяки, поэтому если хотите биться, я готов всех обслужить. Надеюсь, вы простите меня, ежели в промежутках я буду обедать. Так проголодался, — что до ужина я просто умру с голоду.

Эй, Андрис, распорядись-ка на кухне, чтоб мне дали пару кусков запеченного мяса и компота из вишен — я люблю мясо с вишнями.

Что же касается вас, господа, киньте жребий и каждый очередной пусть выходит и выбирает оружие, а я — весь к услугам", — все были шокированы никто не ждал, что я решусь на сорок дуэлей за раз, да еще — с таким хладнокровием. По их настроению я почуял, как упали сердца у маменькиных сынков, но — делать им было нечего.

Мы вышли во двор столовой и первый взял пистолет. Дурачки слышали, как я владею шпагой, но не подумали, что, согласно военным обычаям, мы стреляемся — на личном оружии.

Его пистолет был хорош. Но у меня — нарезной.

Мы встали на положенное расстояние, я снял с лица мою страшную маску и сказал ему:

— Стреляйте, юноша", — и с поклоном небрежно откинул маску далеко в сторону. Юный горшок уставился на страшную маску и дал мне прицелиться и без помех прострелить ему голову. Он был так увлечен полетом маски сией, что даже не понял того, что — убили его.

Тут мои враги, дабы ободрить себя, закричали, что сие — простая уловка и второй мой противник тоже взял пистолет.

Он был сама сосредоточенность, — но не нюхавши в жизни ни разу пороха, сей субъект сделал самую большую глупость, какую только можно изобразить на дуэли. Он сразу стал целиться и при этом шел ко мне, сам же сбивая себе прицел. Я же, не сходя с места, хоть и был близорук — вскинул мой пистолет и влепил ему пулю меж глаз. Он упал и даже не дрыгнулся.

Средь моих врагов началось что-то нервическое. Эти ублюдки никогда не видали Смерть и от ее неслышного приближения нервишки их расшалились. Третьего они стали стращать и советовать стрелять побыстрее, а я тем временем — плотно обедал ароматным мяском, да сплевывал вишневые косточки.

Третий мальчишка был уже так напуган, что сразу вскинул оружие и пальнул в белый свет, как в копеечку. Пуля свистнула куда-то даже не в моем направлении и я очень ласково отвечал:

— Друг мой, в следующей жизни меться тщательнее.

После чего я медленно, опуская в рот одну вишенку за другой и сплевывая косточки, подошел к барьеру. Мои враги были в ужасе от такого столь изощренного издевательства, а несчастный, поняв близость к Создателю, от ужаса наделал себе в штаны. И я, пристреливая его, произнес:

— Только ради твоей семьи. Сын твоих родителей не мог так обделаться средь дуэли, и я спасу их — от Бесчестья", — и только после этого нажал на спусковой крючок.

Тут один из зрителей, тоже из Константиновой своры, крикнул:

— Это — Бесчестно! У него нарезное, отсюда и — преимущество!

Я тут же обернулся к нему и сказал очень вежливо:

— Мы тут стреляемся из-за меньшей безделицы, чем — Ваши слова. Я прощаю Вам, что Вы не знаете — Кодекса. Но ради Вашего спокойствия, я, как лицо оскорбленное — буду стреляться с Вами из моего личного гладкоствольного пистолета.

Несчастный стал было отнекиваться, а я по всем приметам узнал, что он изначально не принял участия в столь гнусной проказе по причине чудовищной трусости, но тут дружки осмеяли его и в присутствии четырех покойников, он не смел отказываться.

А смысл шутки был в том, что мой враг, как и прочие русские, имел простой пистолет, заряжаемый круглой пулей. Мой же был казенного типа с картонной гильзой и пулей с крылышками. Пуля хоть и не обладала нужною меткостью, но из-за массы и склонности провернуться пару раз в ране… поражала воображение.

Поэтому, стоило нам стать в позицию, я тут же почти побежал вперед с самым зверским выраженьем лица, кое только смог на себя напустить. Мой враг, по причине природной трусости — страшно испугался и пальнул наудачу, я же к тому времени был почти у барьера и тоже выстрелил.

Вообразите себе, моя пуля угодила ему прямо в пах!

Когда стало можно хоть что-то сказать, не заглушаемого воплями только что кастрированного дуэлиста, я повинился перед собранием:

— Простите за столь слабый выстрел, если бы я стрелял из привычного мне оружия, он ушел бы на небо — словечка ни проронив. А так… Надеюсь, он выживет.

Противники мои имели совсем зеленые лица и меж собой шептались, что стреляться со мной — что на нарезном, что на гладком — чистое самоубийство. (Враг же мой помер где-то через месяц в страшных муках от гангрены "этого самого".)

Четвертый мой противник по жребию и шестой за день, выбрал, наконец, шпаги. Я с радостью согласился, ибо пуля, что про нее ни говори, все дура. Что касается шпаги, я знал, что на всей Руси найдется не более десятка кольщиков, представляющих мне угрозу. Из них при Константине состоял лишь поляк Ян Яновский, коий не входил в число дуэлистов, хоть и был среди зрителей.

Четвертый из дуэлистов официальных не составил для меня никакого труда. Я с первого выпада пронзил ему "Жозефиной" сердце и все было кончено. Зрители оценили ту легкость, с коей "Жозефина" вошла в несчастного и пожелали смотреть столь прекрасную вещь.

Среди тех, кто кинулся к "Жозефине" был и Яновский, но я в первый миг… Для меня громом грянуло:

— Полноте вам, генерал, детей убивать. Не угодно ли вам скрестить шпаги с тем, кто знает в сем толк?

Я застыл. Лишь теперь я почуял подготовленную мне ловушку. Эти юнцы пушечное мясо противника были призваны измотать меня глупостями, да — иль подранить, или — усыпить мою бдительность. Но это было лишь вступлением к дуэли с Яновским. САМИМ Яновским!

Я по сей день надеюсь, что оказался бы сильнее его в Честном Бою, но… Мой конек — Сабля, а Сабля хороша в конной рубке. Не слыхал я про то, чтоб кто-то устраивал Дуэли на лошадях…

Так вот, — на тот день Ян Яновский числился "лучшим нарочным бретером всей русской армии". Что значит — "нарочный бретер"?

Это значит, что когда Наследнику Константину кто-то шибко не нравился, Ян пытался вызвать того на дуэль. И всегда убивал свою жертву. В сием нет ничего личного — такая работа.

Я — Уважал Яновского. Бедность семьи (вызванная Разделами Польши) принуждала его к сему Ремеслу. Каждый зарабатывает, как умеет. Но не всякий при том смеет звать содомитов — дерьмом, а сие — дорого стоит. Да и фехтовальщик он был — лучше некуда.

Но меня поразил один факт. Яновский считался Лучшей Рапирой Империи. Мой конек — Сабля. Дураку ясно, что в верховом бою — умрет он, а на дуэли, скорей всего — я. Так на кой черт тому, кто в сием деле лучший разглядывать мою шпагу? Ведь смотреть шпагу перед дуэлью, мягко говоря, просто Бесчестно!