Владимир Корнев - Датский король

«Я понял наконец все. Я должен соблюдать диету, заниматься французской гимнастикой и больше ходить пешком. Все это кастрально-церетальные штуки, обман зрения».

«Николин день», «Никола зимний» был для Ксении одним из любимых праздников: в роду Светозаровых великого угодника Божия почитали особо. 6 декабря прямо в усадебном доме всегда служился особый молебен с акафистом и водоосвящением. В памяти девочки отпечатались чудесные, незабываемые подробности тех торжественных служб: фимиам по всем комнатам, то, как батюшка щедро кропил «Никольской» водицей всех присутствовавших. По семейному преданию, заветный медный образ Николы Можайского-воителя оборонил далекого пращура Ксении в битве с крымчаками — татарская стрела попала в самый складень. И недаром, еще учась в Хореографическом училище, прикипела Ксения именно к Николаевской единоверческой церкви: благой чин и строгость в обрядах здесь соблюдались «сугубо», не так, как в других петербургских храмах. В канун престольного праздника здесь было заведено непременно читать древний акафист Мирликийскому Чудотворцу на знаменный распев, «по крюкам», как велось еще при Сергии Преподобном и до него. Службу возглавлял сам настоятель. Собирались не только все постоянные прихожане, но и множество любителей старинного пения, даже консерваторские профессора, которые окормлялись в других приходах. В тот год балерина пришла в храм заранее (ей еще нужно было непременно подать записку на завтрашнюю литургию о здравии «болящей Марии» — у старшей подруги внезапно открылась нервная горячка, — успеть помолиться «Скоропослушнице» за отчаявшуюся артистку Капитолину Коринфскую, у которой в злополучный день травмы вдобавок сгорела только что отстроенная дача в Озерках, хотелось поверить Святителю и свое, сокровенное, пока не началась служба), но привычной торжественности, большого стечения народа в церковной ограде она не увидела. На паперти вообще никого не было. Удивленная, Ксения поднялась было по ступенькам к входным дверям, но те оказались плотно закрыты. Стучать она не осмелилась и была только еще больше озадачена. В часовне на углу Кузнечного было жарко натоплено, перед множеством потемневших, старого письма образов теплились лампады. Здесь, слава Богу, нашлась свечница, сплошь закутанная в черное немолодая женщина. Карие глаза строго смотрели из-под монашеского платка. Ксения метнулась к ней, желая узнать, что происходит, но та упредила ее:

— Храм сегодня закрыт, матушка! Завтра, завтра в сам праздник на литургию приходите! И крестный ход будет…

— А как же молебен с акафистом? Сейчас ведь должны служить… Всегда ведь, каждый год… — Ксения не могла поверить, что добрая традиция нарушена, не понимала, по какой причине.

Монашка точно застеснялась, не глядя важной госпоже в глаза, произнесла:

— Нынче Господь не благословил, — и спешно скрылась в каморке за свечным прилавком.

Обескураженная балерина вышла на улицу, повторяя про себя глубокомысленную фразу: «Господь не благословил…». Предпраздничное настроение развеялось, как череда образов все более удаляющегося детства. Она подумала о Дольском, от которого не было вестей уже несколько недель, ей вдруг стало нестерпимо жалко его, себя, тут же Ксения вспомнила, что даже свечку забыла поставить, но видеться во второй раз со свечницей ей совсем не хотелось. Теперь ее переполняло внезапно возникшее беспокойство о князе: «Как он, что с ним, может, уже вернулся из своего паломничества, тогда почему не сообщил? А, что, если он болен или, не дай Бог, еще какие-нибудь непредвиденные обстоятельства? Бедный Евгений Петрович! Нужно немедленно ехать на Петербургскую сторону, выяснить все самой — ведь я же его обидела тогда, ведь на нем просто лица не было. Решено: еду сейчас к нему, а обратной дорогой загляну в часовню на мосту [207] Часовня постройки Штакеншнейдера на Николаевском мосту через Неву, приписанная к Андреевскому собору, с мозаичным образом Николая Угодника, исполненным в Риме русскими мастерами. или в Морской собор Святителя Николая, если еще не закроют. Только не нужно так волноваться… Святителю отче Николае, прииди мне в помощь, моли Бога о нас!»

Извозчика не пришлось поторапливать — ему точно передался порыв молодой дамы. Позади остался залитый светом, визжащий клаксонами авто вечерний Невский с бесконечной толпой-муравейником, растаяла в снежной дымке неоклассическая громада Скетинг-ринга [208] Крытое здание катка с увеселительными заведениями, стоявшее на Марсовом поле и снесенное в годы революции. ; перелетев по иллюминированной металлической дуге Троицкого моста через Неву, возок помчал по роскошному Каменноостровскому, обгоняя спешащих на Острова и в заведения Новой Деревни столичных гуляк. Вот уже и тихая Лицейская улица, и вдали окна княжеского особняка, а в них отблески света! Сердце Ксении тревожно забилось. Подъехали к дому: нет, это не фонари отражались в больших остекленных поверхностях фасада — свет шел изнутри и как бы указывал на присутствие хозяина! Балерина торопливо рассчиталась с извозчиком, дав ему впопыхах какую-то крупную купюру, и тот мгновенно исчез, а она остановилась перед кованой калиткой, приводя в порядок мысли: «Замечательно! Значит, он все-таки приехал, совсем недавно, наверное… Как здорово, что я застала его — это Николай Угодник все устроил!» Ксения собралась сказать князю то, о чем думала в эти бесконечно тянувшиеся недели разлуки, а потом они вдвоем поедут в храм, вместе отстоят вечерню… Калитка не была закрыта, да и входные двери, высокие и прозрачные, в хитросплетении цветочных гирлянд, искусно исполненных из желтого металла, оказались незапертыми. С трудом сдерживая порыв радости, Ксения соблюла приличия — все же позвонила. Один раз, потом еще — на звонок никто не откликался, прислуга как сквозь землю провалилась.

Гостья была удивлена, как и час назад у церкви, — улегшаяся было тревога вернулась. Теперь, уже не раздумывая, Ксения вошла в вестибюль и стала подниматься по лестнице. Взгляд ее растерянно скользил по стенам, вдоль давно знакомых витражей, но, кроме изображенных на стекле резвящихся сатиров и нимф, не находил вокруг никого. «Не может же быть, чтобы здесь не было ни единой живой души, — даже если он еще в отъезде, на кого тогда оставил дом?» — недоумевала Ксения. Почти на ощупь, в полумраке, она пробиралась по запутанному коридору, вдыхая удушливый сладковатый запах благородной древесины и то и дело хватаясь за бронзовые дверные ручки, дергая их на себя, но тщетно — ни одна не поддавалась! Молодую женщину охватил настоящий ужас: ей подумалось, что если даже она захочет уйти отсюда, то вряд ли найдет обратный путь, и вообще княжеский особняк вдруг превратился в ее воображении в ловушку «Чего тут бояться? Здесь где-то рядом должна быть мастерская, и Евгений Петрович, конечно же, там! В этом доме не может быть ничего плохого, я здесь в полной безопасности — он сам не раз говорил мне об этом», — успокаивала себя балерина. Тут коридор сделал очередной поворот, и в лицо ей ударил яркий свет, от которого пришлось даже заслониться рукой. Ксения стояла на пороге незнакомой залы. В зале оказалось неожиданно много народу; причем никого из присутствовавших она не знала даже в лицо — всех видела впервые. На вошедшую, впрочем, не обратили ни малейшего внимания, а сама она вполголоса спросила молодого человека, оказавшегося рядом, где же хозяин.