Владимир Корнев - Датский король

— Барыня, голубушка наша, проснулись?! Никак лучше вам? Сейчас мы супчик куриный скушаем, а то куда ж это годится — второй день один голый чай! Мигом я!

— Где Мария Георгиевна, Глашенька? — она смутно припоминала, что было вчера.

— Здесь, как же-с — не отлучались никуда. Верная товарка у вас! Часок передохнула, гляжу, она уж на ногах. Да вот и сама.

Глаша ускользнула на кухню, а подруга уже стояла на ее месте, улыбаясь, точно добрая фея.

— Мария Георгиевна, вы ведь устали, наверное? Я так благодарна…. Который сейчас час?

— Три пополудни. Сегодня вы молодцом, красавица моя, — ну и слава Богу!

Ксения встрепенулась, села в постели, сама поглядела на часы — удостоверилась:

— Выходит, я столько времени все спала! Как же спектакль-то без меня, был ли, и кто тогда танцевал? Нужно бы узнать…

— А зачем это? — Мария уже все узнала, позвонила в театр, и там сказали, что «Лебединое озеро» вчера отменили, однако балерину она расстраивать не стала. — Справились как-нибудь. Главное — это уже в прошлом, с глаз долой — из сердца вон! Видно, все обошлось.

Ксения облегченно вздохнула:

— Я тоже так думаю: мне сейчас приснилось, будто все так хорошо!

Она встала, проворно оделась и вышла в гостиную. Там уже ждал легкий диетический обед на три персоны: бульон с гренками, куриное суфле и десерт. Ела Ксения с аппетитом, а верная наперсница с горничной, составившие ей компанию, наблюдали за этим, украдкой переглядываясь, дескать, тревоги позади и теперь все пойдет своим привычным чередом. Вставши из-за стола, как положено, возблагодарили Господа. Когда из прихожей послышался звонок в дверь, три не столь уж схожие по характеру женщины испытали одно и то же: мгновенный испуг и чувство досады, что нарушена зыбкая домашняя идиллия.

Оказалось, рассыльный принес запечатанный конверт, помеченный только двумя словами: «Г-же Светозаровой». Перекрестившись, непослушными пальцами Ксения надорвала конверт и беззвучно, одними губами прочла краткое послание на официальном бланке Мариинского театра. Мария с Глашей, затаив дыхание, ожидали, что же скажет балерина.

— Директор срочно вызывает для серьезного разговора. Впервые подобный официоз, — объявила Ксения. — Тревожно мне что-то… И как я туда явлюсь такая?

Ничего хорошего от этой «аудиенции» она не ждала: «Вчерашний спектакль, видимо, все-таки провалился, и в провале хотят обвинить меня! А если дело в чем-то другом, тогда в чем же? Зачем-то понадобился неотложный разговор — явно не для того, чтобы выразить искреннее сочувствие по поводу моего нездоровья». В общем, не было ни желания, ни сил идти, но манкировать директорским вызовом значило бы не просто осложнить отношения с администрацией, а еще и прослыть капризной особой — только этого Ксении не хватало для полной потери самообладания!

В растерянности она посмотрела по сторонам и вдруг увидела на туалетном столике… княжеский ларчик, оставленный в театре во время последней репетиции! Жуткий страх грозил заполнить все ее и без того истерзанное существо. Исходивший от подарка дух ладана теперь уже не казался ей просто напоминанием о каком-нибудь сосновом боре — у бедной Ксении возникла навязчивая ассоциация с панихидой. «Этого еще не хватало! Откуда ему здесь было взяться?! Нужно немедля ехать в театр — думать о сцене, о спектакле, а эта жуть, это наваждение забудется само собой». Она немедленно позвала Глашу и, стараясь даже не смотреть на шкатулку, распорядилась:

— Вот возьми-ка, Глафира, и выброси на помойку. Слышишь, не забудь — непременно выброси эту гадость!

Горничная послушно кивнула и спрятала «гадость» в бездонный карман передника.

Слегка пошатываясь, балерина все же оделась при помощи Глаши и, несмотря на категорические протесты пекущейся о ее выздоровлении многоопытной подруги, закутанная верблюжьей шерсти шарфом и напоследок многажды перекрещенная, все же выбралась в сопровождении Марии в самую непогоду на улицу.

Через несколько минут горничная уже собралась выносить мусор, но «ненужный ларчик» привлек ее внимание сразу, как только она его увидела, и теперь девушка решила посмотреть — что же там может быть такое, чтобы барыне понадобилось срочно выкинуть. От неожиданности Diania застыла с открытым ртом: внутри на бархате ослепительно сверкал огромный причудливой формы алмаз — сердце в радужной россыпи драгоценных сердечек, искусно оправленных в червонное золото.

«Вот красота!!! Это, кажись, на шее носют… Состояние целое… Балуют ее господа, а она — на помойку! Поди ты, гордость какая, — право сказать, барское достоинство!»

Глаша украдкой примерила колье перед зеркалом, полюбовалась невиданной роскошью и положила назад, рассудив по-своему: «Я б такое сокровище ни за что не выкинула. Ксения Павловна, небось, тоже вернется в другом настроении, передумает, а уж поздно будет, и спрос с меня… Нет уж, пусть лежит где лежало. Такое свиньям в помои — где же это видано-то?»

Билеты ваятель взял на первый поезд до Берлина — купил целое купе, чтобы дорогой никто не мешал ему размышлять об успешно завершенном деле. Заняв свои места в поданном через полчаса составе, Вячеслав Меркурьевич не колеблясь отбросил опасения о пересечении границы: «Где наша не пропадала — откуплюсь как-нибудь. И вообще, еще римляне говорили — победителей не судят!» Голова кружилась от успеха, на который он едва не потерял всякую надежду. Еще бы — было чему радоваться! «И как это я догадался поджечь дом — ведь сразу замел все следы! Теперь искать меня придет в голову, пожалуй, только круглым дуракам! Художник допоздна работал в доме, заснул за работой, какая-нибудь свеча упала на пол — и все!!! От несчастного живописца и самого дома со всем содержимым остался один пепел, зато в особняке у Флейшхауэр стоит ящик для книг — бедный русский библиофил так и не успел совершить заветную покупку. Фрау, пожалуй, устроит из приличия вечер моей памяти, в местных газетах поместят душещипательный некролог, в русской церкви закажут панихиду по трагически погибшему рабу Божьему… Ха-ха-ха! Только бы Эрих не проговорился… А когда обнаружат пропажу в библиотеке, с моим ничем не запятнанным именем ее и связать не додумаются. Всех провел: ай да Звонцов, ай да сукин сын!» Будущее развивало перед неисправимым авантюристом свой радужный свиток. Он подумал, что в бауле среди белья, пристяжных манжет и манишек лежит бесценный труд Ауэрбаха с магическим руководством к действию и настоящее Копье Лонгина: «Имей такое оружие в своих руках неудачник Сальери, непременно воспользовался бы, и мы, возможно, не вспомнили бы сейчас гениального австрийца Моцарта, зато слушали бы великую Сороковую симфонию итальянца Сальери». Это дерзкое предположение уже породило новую идею фикс в неприкаянной голове: «Как же все-таки мне повезло: я теперь запросто могу присвоить Сенькин талант — зачем он тихоне-самоучке, если для него закрыты все дороги? А я, дворянин Вячеслав Меркурьевич Звонцов, с этим даром всего добьюсь. Найду новые каналы и вернусь в Европу как настоящий „КД“. Пусть тогда какая-то там напыщенная фрау „богиня“ — или барон-оборотень попробуют со мной справиться — у них уже руки коротки! А я все-таки стану „КД“».