Лейла Вертенбейкер - Львиное Око

— Документы у мадам не в порядке, — заученно бубнил Кунц.

— Неужели? Тут какое-то недоразумение, — пришел мне на помощь Адам.

— Леди Мак-Леод, позвольте представить вам герра фон Рихтера. Будь настолько любезен, Адам, убери отсюда этого болвана. Он выводит из себя мадам Мата Хари.

Адам с важным видом приказал Кунцу оставить нас.

У Елены блеснули глаза, на лице Мата Хари промелькнуло выражение чувственной удовлетворенности. Вот теперь она больше походила на самое себя.

Все заговорили о том, какая это удача, что мы встретились. Мы с Адамом извинились перед Мата Хари, заявив, что нам надо на службу: в те дни у сотрудников посольств в Европе было много работы. Разве узнаешь, кто бросит спичку в пороховой погреб. И не позволит ли мадам пригласить ее на ужин.

Она позволила. Что же касается встречи с бельгийским режиссером, она ее перенесет.

Свою готовность встретиться со мной она спрятала под личиной очарования и томности. Но моя догадка впоследствии подтвердилась: гастроли в «Винтергартене» будут продолжаться всего две недели, впереди неопределенное будущее. Мода на нее прошла. Ее импресарио, Луи Лябог, ушел от нее в 1912 году. Она была одинока, и грядущее пугало ее.

Мы встретились с нею вновь в такую пору, когда оказались крайне нужны друг другу. Моя любовь к матери и к Германии уже достигла кульминации, с минуты на минуту должна была сбыться мечта укрепиться на северных равнинах, женившись на Эльзе, и сменить приставку «ван» на «фон». Но я был поражен в самое сердце и уязвлен как мужчина, узнав, что моя суженая — не таинственная девственница, а помешанная. Мои циничные воззрения были потрясены до основания. Чтобы обрести себя, я нуждался в не менее циничном выходе из положения.

Что же касается Герши, то ей позарез необходим был властелин и покровитель. Но в этом она нуждалась и прежде. И насилие, произведенное над нею, удовлетворило в ней (как и во мне) некую сокровенную потребность. Однако она не понимала и не выражала внешне истинных своих потребностей. Если бы она была не столь уступчива, то я, возможно, стал бы владычествовать над нею. Разве можно сломать то, что гнется?

После отъезда из Вены и возвращения в 1909 году в Берлин меня направили в Каракас. Правительства похожи на строгих отцов. Если вы малость поразвлекались, скажем, имели должность в столице большого государства, вам непременно нужно дать возможность замолить грехи. Каракас оказался дырой, и даже германской секретной службе, интересующейся всем на свете, не было никакого дела до грошовых революций, то и дело вспыхивавших в этой дремучей стране. Я так опустился, что схватил дурную болезнь, с которой пришлось немало повозиться.

Оттуда я попал в Константинополь — порочный, кишащий беднотой, неописуемо грязный город. Этот восточный бордель, рассадник крамолы я нашел восхитительным.

Франция и Россия по-прежнему использовали допотопные методы подкупа должностных лиц. Несмотря на голод в России и социальные бунты во Франции, правительства этих стран перекачивали потоки золота в сундуки великого визиря и чиновников сераля. Десятки подкупленных кокоток соблазняли разряженных как павлины офицеров полков султана. Вместо того чтобы очутиться далеко за пределами веселого Стамбула, эти проигравшиеся в пух и прах негодяи продавали все, что им было известно. Но какой прок от продажных евнухов или военных секретов, если власть переходит из рук в руки? Ни умные французы, ни романтические русские не понимали, что в период революции ни один человек, которого вы можете купить, не стоит этих денег.

Мы, тевтоны, вели более мудрую политику, которой обязаны кайзеру Вильгельму II. Возможно, оттого, что я был все еще холостяком, за Высокой Портой и ее интригами я наблюдал пристальным холодным взором. Многие турки старшего возраста, как и их жены, были истеричными. (Для того чтобы турчанки всегда оставались неудовлетворенными, у них удаляют клитор.) Друзей я выбирал из числа так называемых младотурок, часть которых успела проникнуть в правительство султана. Когда начнется война, Турция после некоторых колебаний, я был убежден, поддастся чувству ненависти и выступит со своей устаревшей армией на стороне кайзера, поскольку Великобритания была ее традиционным союзником, а Россия исконным врагом. В Турции ненависть сильнее любви. Она будет воевать вместе с врагами ее врагов.

Я также выдвинул блестящее предположение. Во время поездки в глубь страны я познакомился с никому неизвестным офицером с плотно сжатыми губами по имени Мустафа Кемаль и заметил, что нам, сотрудникам германской разведки, следует наблюдать за ним. Впоследствии он отличился в Галлиполи.

Когда обстоятельства и каприз королевы Вильгельмины вынудили меня вернуться в 1912 году в Берлин, «дядюшка Гельмут» был не на шутку раздосадован.

— Achmeingott [90] Ах, Боже мой (нем.). , — огорчился он. — Вы отлично поработали на Среднем Востоке. На кой дьявол нам еще один голландец в Берлине?

В марте 1913 года мы сидели у него в кабинете и обсуждали, что нам делать с Мата Хари. Гастроли ее в «Винтергартене» закончились, и она находилась у меня на содержании. Я утверждал: чтобы она смогла оказаться полезной, необходимо вкладывать в нее много денег. Где, как не в «Адлоне», этом гнезде иностранцев и шпионов, она могла бы развернуться!?

Сколько же она стоила? Не секрет, что некоторые из наших высокопоставленных чиновников включали своих любовниц в списки агентов и содержали их за счет казны, но я не принадлежал к числу таких избранных. Не предупредив Герши, я внес ее в платежную ведомость как агента Х-21, но для этого понадобилось согласие самого Краузе.

Адам фон Рихтер не одобрял подобную затею. Прежде всего, он был чистоплюем. Во-вторых, он презирал меня. В-третьих, он был слабаком.

«Дядя Гельмут» еще не решил, как быть.

— Вы действительно полагаете, что в случае войны сможете получить направление во Францию и взять ее с собой?

— Когда начнется война, — поправил его Адам.

— Думаю, да. У меня есть на то основания. А если я зарекомендую себя как ее покровитель, то смогу наилучшим образом использовать ее. Признаюсь, на это понадобится время, сударь, но ведь мы, как правило, действуем с дальним прицелом.

А у немцев были большие планы. События в Марокко показали, что Англия, на первый взгляд, поддержит французов, однако я был одним из немногих, кому стало известно о состоявшемся недавно секретном совещании в Шварцвальде.

В нем участвовали виконт Холдейн и Уинстон Спенсер Черчилль, с одной стороны, и герр фон Киндерлен Вакстер, генерал фон Геринген, адмирал фон Тирпиц и Мориц фон Ауффенберг — с другой. У наших агентов сложилось впечатление, что им удалось убедить британских представителей, в чем на самом деле состоят интересы Англии. Оба государства обладают такой мощью, что гибель Германии означает и гибель Англии. Действуя же, совместно, они смогут решить судьбы мира. А продолжающиеся разговоры о войне между обеими этими державами имеют единственной целью пустить пыль в глаза третьим странам.