Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

Герцог Виченцкий, приехавший после всех, хотя и держался высокомерно, но вовсе не получил от Наполеона никаких инструкций, кроме как доносить о ходе работ конгресса, также как и граф Нарбонн.

Из Брандвейса, в семнадцати верстах от Праги, Франц надоедал Меттерниху. Прусский король не находил себе места от беспокойства и, приезжая в Прагу, метался от одного к другому, надоедая всем. Александр внес новое осложнение, потребовав поставить в число условий мира низложение испанского короля Иосифа и возвращение на престол Фердинанда. Присоединение к армии союзников бывшего маршала Наполеона, теперь наследного принца шведского, Бернадотта, с тридцатитысячным шведским войском, тоже желавшего войны против своего благодетеля и родины во что бы то ни стало, также запутывало дела.

Наполеон, оставив Дрезден, поехал в Майнц для свидания с императрицей Марией – Луизой и, по – видимому, вовсе не интересовался делами конгресса, хотя время приближалось уже к окончанию перемирия, но находился в тайных оживленных сношениях со своим тестем, а тесть эти сношения скрывал от своего министра.

Естественно, что при таких условиях конгресс обращался в театр марионеток, где только один Меттерних действовал самостоятельно, по своей воле.

Безделье конгресса давало ему много свободного времени, и он продолжал вести образ жизни светского человека, тем более что в Праге вновь составился большой круг. Центром общества являлся дом Бахтеевых. Великая княгиня по своему высокому положению была, конечно, вне общества, хотя милостиво участвовала иногда в возобновившихся, как в Карлсбаде, празднествах. Ирина по – прежнему часто бывала у нее, где также часто, но обыкновенно почти тайно, один, без свиты, бывал император. Екатерина Павловна тоже бывала у Ирины. Дружба ее к Ирине доходила до того, что, засидевшись у нее раза два, великая княгиня оставалась ночевать. Но к этому все привыкли, и это уже не возбуждало ни толков, ни комментарий, но все как к солнцу тянулись к княгине Ирине, по – прежнему избегавшей шумных собраний и никогда не танцевавшей.

Бахтеевы заняли один из лучших домов, вернее, дворец, некогда принадлежавший князьям Радзивиллам. Дегранж по – прежнему был у них почти ежедневным гостем.

Левону было неудобно вовсе прекратить посещения дома дяди. Это могло бы привлечь общее внимание, а, главное, это было бы неприятно старому князю. Да и самого Левона мучительно влекло в этот дом, где каждое посещение вызывало в нем новые страдания. В старом князе была заметна перемена. Его лицо стало строже, он реже шутил и улыбался, стал недоступнее, словно желая отгородиться от возможности услышать в своем присутствии неосторожное слово. И, действительно, его надменный и величавый вид, строгий взгляд еще молодых и блестящих глаз невольно заставляли сдерживаться самых злых и смелых сплетниц и сплетников. Он, видимо, желал, чтобы Левон бывал как можно чаще и проводил больше времени около Ирины. Он словно в глубине души поручал Левону охрану своей жены от каких‑то невидимых, но злых сил. И это было и наслаждением и пыткой для Левона. Ирина опять была с ним такой же, как в первые дни знакомства. Она, казалось, не замечала его, между тем как у нее находились и улыбки и приветливые слова для Меттерниха и князя Пронского. Левон заметил, что красавец князь то был в подавленном настроении, то лицо его сияло нескрываемым счастьем. С Меттернихом он едва держался в границах, требуемых самой простой вежливостью. Но блестящий дипломат был всегда ровен, очаровательно любезен и будто не замечал едва скрытой враждебности князя. А Левон, глядя на того и другого, чувствовал, что готов возненавидеть их обоих.

Многочисленное общество собралось у Ирины на ее утренний прием. Был ясный день. Гости частью расположились на террасе, частью бродили по саду. Ирина сегодня была оживленнее обыкновенного, окруженная молодежью; она сидела рядом с графиней Остерман. Меттерних забавлял общество анекдотами из придворной хроники французского двора, причем с презрением аристократа насмешливо и зло вышучивал манеры» маскарадных», как выражался он, герцогов, принцев и королей, созданных Наполеоном, и самого императора, приводившего в ужас дам своими замечаниями насчет их туалетов и нескромными вопросами.

– Что не мешает, однако, им, – насмешливо заметил Пронский, – стараться чаще попадаться ему на глаза, в тайной надежде привлечь к себе, хоть на один день, его особое внимание, так же, как не мешают насмешки над ним аристократам старой Европы и даже принцам крови целовать его руку в надежде на те короны, над которыми они смеются, не получив их. Это старая басня.

– Что делать, дорогой князь, – с улыбкой пожал плечами Меттерних, не замечая явной враждебности тона Пронского, – люди – всегда люди.

Юный Строганов, на днях тоже появившийся в Праге, чтобы навестить отца, находящегося в свите государя, с увлечением воскликнул:

– Что бы ни говорили, но Франция может гордиться своим императором!

– Вы очень великодушны и незлопамятны, – насмешливо произнес Меттерних, – после того, что он сделал для России.

– Вы правы, граф, – весь вспыхнув, но с чувством достоинства ответил Строганов, – русские великодушны и умеют признавать величие даже в своем враге. И верно, что русские незлопамятны, иначе всех наших теперешних союзников мы считали бы своими злейшими врагами. Даже оставив старые счеты, ведь Пруссия и Австрия вместе с Наполеоном приходили в Россию в прошлом году!

Несмотря на всю свою находчивость, Меттерних на мгновение потерялся перед этой правдивой юношеской горячностью.

– Браво! Браво! – воскликнула Остерман. – Но вы должны сознаться, граф, – обратилась она к Меттерниху, – что русские также и находчивы.

– И большое счастье, графиня, считать себя в числе их друзей, – ответил Меттерних, наклоняя голову.

А в саду княгиня Пронская, не имея иной жертвы, завладела Бахтеевым. Ей давно уже было досадно, что молодой князь словно не замечает ее. Она слишком была избалована и не привыкла к этому. Кроме того, она смутно подозревала, что князь неравнодушен к своей юной тетушке; при этом от нее не могло укрыться, что ее муж окончательно потерял голову от любви к прекрасной княгине. Это не возбуждало ее ревности, но тревожило ее, так как муж стал манкировать своими обязанностями флигель – адъютанта и это могло плохо отразиться на его придворной карьере, а следовательно и на ее. Все эти соображения побудили ее постараться временно завладеть Левоном, чтобы» осветить положение», как мысленно выразилась она.

Но Левон туго поддавался ее ухищрениям. Он довольно рассеянно слушал ее болтовню и сдержанно отвечал на ее вопросы.