Людмила Третьякова - Русский Сюжетъ

«Совершенная нераскаянность» сына приводила Константина Николаевича в отчаяние. Судя по его дневниковым записям, он не подвергал сомнению его виновность. А когда Никола стал обвинять своего адъютанта, князь-отец воспринял это как совершение еще двух преступлений в придачу к содеянному: святотатственное лжесвидетельство и оговор невиновного...

...Невозможно даже представить себе, насколько члены царской семьи боялись произвести в обществе невыгодное впечатление. Как тщательно скрывали они все, что могло вызвать хоть малейшие толки! История с Николой, сколь ни старались не выносить сор из избы, обсуждалась во всех петербургских гостиных и обрастала невероятными слухами.

Желая, чтобы правда, пусть и горькая, прозвучала хотя бы для сановников из первых уст, Александр II вызвал к себе военного министра Д.А.Милютина. После аудиенции тот записал в дневнике: «Государь рассказал мне все, как было, подробности эти возмутительны». Резонанс от происшествия в Мраморном дворце был таков, что высшие должностные лица империи, такие, как П.А.Валуев, А.А.Половцов, С.Ю.Витте уделили ему внимание в своих воспоминаниях.

Положение складывалось отчаянное: член царствующей фамилии – уголовный преступник, вор.

Перед Александром II стояла задача, которую надо было решать незамедлительно: что делать с Николой? Публика явно ожидала приговора из Зимнего дворца, возвещавшего об особом наказании для особого преступника. Медлить с этим не стоило.

Наказание... Каким оно должно быть? Этот вопрос решался на «конференции», собрании всех членов семьи. Отдать Николу в солдаты? Александр II возразил, что негоже порочить это святое звание. Императрица Мария Александровна, раздраженная больше всех, требовала предать виновного публичному суду и отправить на каторгу. В таком случае престиж царской семьи сильно бы пострадал, с этим нельзя было не считаться. Нет, подобная мера – позорная для императорского дома.

И тогда отец виновного предложил объявить Николу сумасшедшим. Родня поддержала его, решив, что это спасительный выход из положения: только безумец мог пойти на такое преступление. Конечно, тут слово должны были сказать медики. Но их соответствующим образом проинструктировали, и великий князь-отец получил на руки заключение о «болезни» сына. «Мое страшное положение таково, что я этот результат принужден принять с благодарностью», – записал он в дневнике.

Николе было объявлено, по сути, два приговора. Первый – для публики – состоял в признании его безумным. Отсюда следовало, что отныне и навсегда он будет находиться под стражей, на принудительном лечении, в полной изоляции. Второй приговор, семейный, заключался в том, что Никола лишался всех званий и наград, вычеркивался из списков полка, в бумагах, касающихся императорского дома, запрещалось упоминать его имя, а наследство, которое ему принадлежало, передавалось младшим братьям. И главное: он навсегда высылался из Петербурга и навечно обязан был жить в том месте, где будет указано, под арестом.

По сути дела – это участь заживо похороненного. Ни мать, ни отец Николы не вступились за сына, как это сделало бы большинство родителей, оставляющих за собой право защитников, а не карателей своих детей. Да, виновен... Но и в этой ситуации те, кто испытывает любовь к своему чаду, будет молить о помиловании. Молодость, страсть – кто же не знает, на какие поступки они толкают! И беспристрастное осуждение по всей строгости закона – это дело судей, но не отца с матерью.

Оговоримся сразу: стопроцентно и безоговорочно его вина не была доказана. Никогда не существовало никакого обвинительного заключения. Показания самого великого князя – сплошное противоречие. Неоднозначны и оценки людей, пытавшихся разобраться в этом темном деле. Для одних виновность Николая Константиновича сомнению не подлежала. Другие выдвигали, помимо прочих, версию адской интриги, сплетенной против него и замешанной на вопросах престолонаследия. Как бы то ни было, выяснить истину никому не удалось. И все же подозреваемый был наказан. Родители великого князя безропотно подчинились приговору. Видимо, 'Никола не заблуждался относительно их равнодушия к его судьбе. «Случись такая пропажа в семье обыкновенных людей, – с горечью писала Фанни, – ее скрыли бы; здесь же, напротив, подняли на ноги полицию...»

Естественно, родственники были уверены, что Николу погубила любовь к куртизанке и нехватка денег на ее прихоти. Да разве великий князь не мог найти более безопасный способ разжиться нужной суммой, нежели выковыривать камешки из семейной реликвии? Для этого и впрямь надо быть безумцем. Но все медики, освидетельствовавшие Николу, конфиденциально в отчетах опекунам и соответствующим службам сообщали, что он здоров, хоть излишне возбудим, подвержен перепадам настроения. Такое, как известно, лечится пребыванием на свежем воздухе, прогулками и водными процедурами.

Арестованный и запертый в своем доме Никола напрасно взывал к родне: «Безумен я или я преступник? Если я преступник, судите меня, если я безумен, то лечите меня, но только дайте мне луч надежды на то, что я снова когда-нибудь увижу жизнь и свободу. То, что вы делаете, жестоко и бесчеловечно».

Несмотря на крепко запертые двери и молчание дознавателей, происшествие в Мраморном дворце стало сенсацией. Оно обсуждалось во всех гостиных Петербурга, обрастая новыми, часто вымышленными подробностями. Например, передавали, что великий князь после кражи перевел большую сумму на имя своей любовницы. Кто она – знал весь Петербург. Никто не сомневался, что власти вот-вот доберутся до Фанни.

Великокняжеский роман Фанни Лир закончился заключением в одно из помещений Съезжего двора. Помимо дворцов, ей пришлось познакомиться и с русской тюрьмой: мрачной, темной, безразличной к участи своих пленников.

...Николу уже вторую ночь допрашивали в Мраморном дворце. В это же самое время в квартире на Михайловской площади раздался резкий звонок, и пятнадцать жандармов, пройдя через комнаты, вломились в ее спальню.

Фанни попросила их выйти, чтобы можно было одеться. Получив отказ, она с помощью Жозефины стала при мужчинах надевать чулки, нижние юбки, платье. Потом спросила:

– Кто вас сюда прислал?

– Мы здесь от имени государя и по приказу графа Шувалова.

Фанни поняла, что дело перешло в руки шефа жандармов, о котором в столице говорили как о человеке грубом и жестоком. Стало быть, ей уже не приходилось надеяться на снисходительность хорошо знакомого генерала Трепова.