Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

На улице Мироныч медленно закурил, оглянулся на обе стороны и стал тихо говорить:

– Япоши в мясах ничего не смыслют, нет у них столько места, чтобы большую корову кормить, во множестве, нету у них столько земли, чтобы пастбища держать, а потому на коров, да даже и на коз – нету… только для риса… потому рыбу жрут…

Сорокин понимал, что Мироныч говорит что-то важное, но его уже душила догадка, и он от нетерпения жал кулаки.

– Не жми! – заметил это Мироныч. – Всё равно ситуация хреновая… хуже некуда… А здесь они увидели, что русские без мяса не живут, то есть без говядины, а на этом рынке у них нет ни возможности, ни умения, а очень хочется, вот и подговаривают кого ни попадя, чтобы устраняли конкурентов! Для Давида, конечно, не это причина, но… ты спросил!

– А что тебе известно об опознании советским этим, который перешёл… к кому он шёл?

Мироныч смотрел на него непонимающим взглядом.

– Ну, представь себе, Мироныч, – стал объяснять Сорокин, – что Давид – их, допустим, то есть советский! Только представь! Понятно, что это чушь! Как связник с той стороны должен был опознать Давида?

– Ничего не знаю об этом, всё в секрете хранят эти трое: Номура, Макакин и Хам! Знаю только, что связник много знает про мушкетов харбинских, прям всё в деталях, как будто сам с ними знаком, лично!

Мысли в голове у Сорокина неслись вихрем.

– Можешь сесть на хвоста Ставранскому?

– Уже сел, как только ты рассказал про его план, про этого… Подзырю!

– Где он?

– Сегодня сел в шанхайский поезд!

– Опоздали!

Мироныч промолчал.

– Можешь завести меня в камеру к Давиду?

– Если сегодня Зыков, могу, наверное!

– Заведи, разбейся, но заведи!

– Погоди, ща выясню! – сказал Мироныч и ушёл в управление. Через несколько минут он вернулся. – Договорился, тока поздно ночью!

– Хорошо!

– Щас куда?

– Не знаю!

– Кусок в горло полезет?

– Нет!

– Понимаю! Тогда сиди дома!

Мироныч приехал в два часа ночи.

– Зыков ждёт! Хотя уж пьяный совсем, невесёлая у него служба…

– А охрана?

– Обещал им тоже налить, вроде как у него день ангела, а только понимают ли китайцы в ангелах… Должны быть все в дежурке!

– Поехали!

– Поехали!

– А! – вдруг остановился Мироныч. – Не слышал небось новость!

– Какую ещё? – Сорокин испугался.

– Приехал сдаваться Ли Чуньминь, чего-то не понравилось ему у Чан Кайши, на родину потянуло!

Сорокина эта новость не тронула, но по инерции он спросил:

– И как? Он в Харбине?

– Нет! Куда ж ему в Харбин, тут его мигом схомутают. Говорят, к сыну убиенного японцами Чжан Цзолиня приехал, к молодому маршалу Чжан Сюэляну, в Мукден, тот, мол, современный и зла не помнит!

– Чёрт с ним! – выдохнул Сорокин. – Они все на одно лицо!

– Это верно! – сказал Мироныч. Они сбежали по лестнице, сели в коляску, и Мироныч хлестнул лошадь.

Не доезжая квартал, Мироныч вдруг затормозил.

– Здесь встанем, светиться ни к чему! Да вот, Капитоныч, пока ты дома сидел, я тут, – он показал на управление, – по кабинетам пошастал, вот чего нашёл. – Мироныч вынул из кармана сложенный лист бумаги. – Ты… у тебя пистолета, случаем, нет?

– Нет. – Сорокин удивился. – Зачем?

– И вправду што незачем! Ты встань под фонарь, прочитай пока. – И он подал Сорокину бумагу, ту, что вытащил из кармана.

Сорокин взял бумагу и встал под фонарь. На листе был большой машинописный текст, а вверху в правом углу напечатано: «Для газеты «Харбинское время» (на японском языке)», и в левом – «Для газеты «Наш путь» (перевод на русский язык)». И ниже – «В оба номера – 14-го марта 1932 г.». – Вишь, как они всё подготовили! Всё заранее спланировали!

Михаил Капитонович не понял, о чём говорит Мироныч, приладился под свет фонаря, и от названия у него похолодела спина.

«Смерть советскому шпиону!»

Он посмотрел на Мироныча, тот прикуривал. Сорокин стал читать.

«7-го февраля, накануне победного взятия героическими войсками Империи Ямато Харбина, после упорных и продолжительных боёв на подступах к городу, был арестован советский резидент, работавший не только на разведку большевиков, но и на войска маршала Чан Кай-ши. Наша славная политическая полиция, по понятным причинам мы не называем имен, раскрыла гнездо коммунистического заговора, которое как паутина оплела всю Маньчжурию от Севера и до Юга, от Востока и до Запада. В нелегальную сеть коммунистической пропагандой были вовлечены сотни, если не тысячи мало что понимающих граждан и жителей Харбина и других Маньчжурских городов. Они должны были не только вербовать честных граждан и выведывать военные секреты, но и взрывать мосты, портить железную дорогу – нашу кормилицу, – организовывать коммунистические забастовки на заводах, в мастерских и на фабриках, они должны были создавать склады для оружия, портить в элеваторах зерно, а на складах продовольствие, всыпать яд в харбинский водопровод, агитировать нашу молодежь за коммунистические идеи, благодаря которым мы все лишились нашей дорогой Родины.

По понятным причинам мы не объявляем имени этого шпиона, пусть его хозяева подумают и погадают, кого они лишились, они задали задачу нам, а теперь пусть решают нашу задачу!

Смерть шпиону!

Смерть шпионам!

Смерть всем разведкам!

Да здравствует наша славная полиция!»

Сорокин дочитал, он обратил внимание, что лозунг «Смерть всем разведкам!» был зачёркнут, а рядом ясным русским почерком было написано «Дурак!», но его это даже не рассмешило, и он беспомощно посмотрел на Мироныча.

– Што я тебе могу сказать, Капитоныч, уже два раза я принёс тебе дурные вести, а ты на дату посмотри, какой подписано?

Сорокин молча заглянул ниже текста – дата стояла «13 марта 1932 года».

– Выяснять не стал, но, судя по той суете, которую я застал в конце рабочего дня, тогда её и поставили, а Номура вне себя из-за беглеца, этого Подзыри… Так что, может быть, подложил он нам свинью, этот Подзыря. Только думаю, не он тут виноват… а кто – не знаю!

– Давай в камеру к Давиду! Он жив ещё? – Час назад был ещё жив, стонал тихонько… – Веди!

– Давай! – сказал Мироныч и, кряхтя, слез с козлов. – Идём! Только тихо! Пойдём с заднего ходу, дежурный-то небось уже спит…

Они обошли здание полицейского управления, зашли через служебный подъезд, за столом, уронив голову на руки, спал дежурный, Сорокин не разобрал кто. В тихом, почти не освещённом коридоре пахло спиртным. Они спустились в подвал, здесь было совсем темно, светилось только одно окошко в двери, из-за которой слышался храп.

– Охрана! – шепнул Мироныч. – Я с тобою не пойду, пойду к Зыкову, обещал, а камера вон, по правую руку, следующая, дверь открыта, только свет не зажигай, нащупай фонарик на столе, и железками не грохай… На всё тебе пятнадцать минут, и про побег не думай, у него ни одной целой косточки нет, если ещё живой!