Антон Дубинин - Рыцарь Бодуэн и его семья

Кто же может покупать такие ткани, спрашивал я себя, какие короли и королевы? Кто же делает их, и как — на золотых станках, после того как колдуны спрядут тонкое руно алых, золотых и синих овец… какие, должно быть, живут в далекой стране, где правит отец Йонека.

И это я еще городской церкви не видел! Едва завидев Сен-Тибо, я невольно остановил лошадь, и ехавших позади меня Мартин ругнулся — его наглого жеребца не стоило подпускать так близко к моей кобыле, он тут же попытался ее оседлать, не обращая внимания на всадника на спине своей дамы. Пока Мартин боролся с лошадью, я сидел и смотрел перед собой: такие, должно быть, дома в Божьем Иерусалиме, бормотал я, с такими шпилями и башенками, похожие на замерший костер. Вот бы войти внутрь и посмотреть — правда ли там все из серебра и золота, стены построены из ясписа, и все подобно чистому стеклу. А может, там двенадцать дверей, украшенных драгоценными камнями: хризопраз, и сапфир, и халкидон, и смарагд…

Ну нет, сказал я себе, подъезжая ближе, это ж Провен, не Иерусалим, это всего-то церковь, только очень большая, не будь глупцом, смотри — она просто каменная. А если войти в нее и прослушать там мессу (служат ее не иначе как епископы), то навеки очистишься от всех грехов — если хватит духу войти.

Впрочем, скоро начались ряды продуктовые, и у меня потекли слюнки, так что я на время забыл о церкви. Мартин от нас отбился, договорившись встретиться у ворот, когда пробьют к вечерне (к вечерне, парни, запомните, а не к повечерию [9] Бенедиктинская вечерня по началу пасхального времени — около 16. 30–17. 30; повечерие — примерно 18. 00–19. 00. !) Мы с Рено вдвоем, скинувшись, купили мягкого белого хлеба, такого вкусного, что он и без вина был бы хорош, и ели его прямо на ходу, запивая из фляги. Ужинать будем в кабаке, сказал Рено, так что на еду пока не траться, лучше поехали-ка к Святому Тибальду, там, слышал, каноники хороший сидр бесплатно раздают. Несмотря на всю свою похвальбу, мой товарищ, как и я, не считал себя толстосумом.

Одно только я мог бы сказать в защиту своего зеленого леса — там было куда просторнее. Когда восторг первых часов слегка поутих, я начал приходить в легкий ужас. Столько людей сразу меня пугало, как, впрочем, и мою смирную лошадку. Сеньоры на конях, едва ли не давящие бесцеремонную толпу; снующие под ногами лошади грязные мальчишки; бесчисленный мастеровой и торговый люд, а на широких улицах — вереницы повозок со складов, возницы, орущие во всю глотку и свистящие кнутами над головами толпы… При всем том в городе было куда жарче, чем в лесу — будто и не май, а разгар лета. Каменные стены домов и каменная же мостовая, нагревшись, отдавали жар, и у меня начинала кружиться голова. Ужас мой с каждым часом все усиливался: я боялся отстать, потеряться от Рено, бывшего моим единственным проводником по тутошнему лабиринту. А потерять Рено было очень даже просто — особенно после того, как мы оставили лошадей на коновязи знакомого товарищу кабака (на них было слишком хлопотно разъезжать по маленьким лавчонкам Верхнего Города). Рено сновал туда-сюда, со всеми заговаривал, всем интересовался, к чему-то приценивался и то и дело пропадал из моего поля зрения.

Ох, батюшки, что же это такое, думал я, тоскливо озираясь. Пропал я, с головой пропал, уж и не выбраться! Со всех сторон меня толкали, дергали, что-то предлагали купить или просили дать пройти — впрочем, все это весьма дружелюбно. Круглолицая девица в синем головном платке ущипнула меня за щеку — как раз когда я крутился на месте, пытаясь разглядеть торчащую из толпы темную голову товарища.

— Чего встал, красавчик? Не меня ли ждешь?

Я ужасно испугался девицы — кто-то мне рассказывал о ей подобных созданиях. То ли отец Фернанд на проповеди, то ли еще кто; говорили, что от таких можно заразиться страшными болезнями и покрыться паршой с головы до ног, они и ограбить могут, очень опасные женщины, сосуды дьяволовы! Отчаянно отнекиваясь, я улизнул меж двумя лотками, едва не опрокинув один из них. Задом, задом — в проход меж домами, выводивший на другую улочку, совсем узкую — так что можно, раскинув руки, достать от стены до стены. Здесь было почти что тихо, пусто и голо, дома стояли вплотную друг к другу, загораживая солнце — но жар все равно оставался. Я поднял голову — узкая полоса бледно-синего неба, все окна, выходящие на улицу, плотно прикрыты ставнями — и понял, что вот я и потерялся.

Эта идея меня даже слегка порадовала. Подумаешь, Рено — как только стало ясно, что он пропал, оказалось, что не очень-то он и нужен. Что же, я погуляю по городу всласть, куплю что мне надобно. А кабак, где осталась моя лошадь, я запомнил (кажется) — он недалеко от площади Сен-Тибо, в сите, и на вывеске у него баранья нога. Так тебе, Рено, поищи-ка меня сам, впредь тебе наука не убегать, а я пока куплю то, что хотел — без твоего ведома. Подарок для Мари, такой, что ей будут все девицы завидовать!

Но прежде чем пойти вперед, я внимательно осмотрел свои руки и ощупал лицо, на предмет поиска начатков парши. Забежать надобно в церковь, исповедаться, что с такой девицей на улице имел дело…

Тут-то меня осенило: не надобно так страдать, бедный дурак, не надобно больше мучиться о грехе неисполнения епитимьи! Пойди и признайся в нем другому священнику, не отцу Фернанду, кому-то совсем незнакомому — бывает, если надобно, людей и без слушания мессы, просто так исповедуют — и убелись, как снег, если храбрости хватит в такую большую церковь одному войти. Хитрость, конечно, нехорошо — отец Фернанд говорит, надобно всегда своему кюре исповедаться, а не чужим священникам. Но ничего, все-таки меньший грех — peccatum levium, minutum, простительный.

Но сначала я хотел покончить с мирскими попечениями, то бишь с подарком тебе, любимая. Расхрабрившись и вспомнив, что я все-таки дворянский сын, а деньги мои крепко зашиты в подкладку шаперона, и их украсть у меня можно только вместе с головой — я обратился с вопросом к первому попавшемуся лавочнику. Улочка вывела меня от рядов менял и оружейников, где я потерял Рено, к продуктовому кварталу. Со всех сторон пахло острыми специями. Торговец перцем и прочими дорогими штуками указал мне дорогу, и я в своих зеленых штанах и синей одежке побежал, растворяясь в толпе и находя в том немалое удовольствие.

Однако на улице ювелиров мне, как водится, не повезло. Я слегка переоценил свои сказочные богатства: любоваться венчиками с разноцветными камнями, и чернеными серебряными застежками, соединенными цепью, и брошками в виде летящих птиц, и пряжками с красными и синими камушками и эмалью — это одно… Это легко и приятно. А вот купить что-нибудь стоящее — совсем другое дело. Мало того, что хозяин лавчонки, державший свое хозяйство под столом в особом ящике и выкладывавший штуковины по одной, с каждым новым украшением мрачнел все больше и поглядывал в сторону двоих бородатых охранников. Наверно, я казался ему ненадежным клиентом. Начал я с робкого «Не покажете ли мне украшения для… молодой девицы, самые красивые», а под конец применял еще более смиренные выражения: «Что-нибудь денье за пять, если можно». Я, конечно, слышал истории, в которых фигурировали кольца с камнем за пятьдесят марок, в которых еще тонкой работы на шестьдесят… Но то ж были рассказы…