Уильям Нэйпир - Аттила

Аттила нерешительно положил меч и подошел к незнакомцу.

— Как тебя зовут?

— Слуга слуг Господних.

— Это не имя.

Старик произнес раздраженно, глядя в огонь:

— Иоанн, раз это тебе так необходимо. Я, недостойный, ношу имя четвертого составителя Евангелия. — Он осенил себя крестом. — А теперь дай мне поесть.

— Еды нет.

— Ты лжешь.

Теперь разозлился мальчик:

— Я не лгу!

— А что это за отметины у тебя на лице? Что за неподобающие христианину метки, испортившие твой облик на манер самых презренных и нечестивых варваров?

Аттила потрогал шрамы.

— Мои татуировки при рождении, — ответил он. — Их нанесла мне мать час в час через десять дней после того, как перерезали мою пуповину. После того, как прошло десять дней, стало понятно, что боги не позовут меня назад, в Вечное Синее Небо.

Старик уставился на него с ужасом. Потом вскочил на ноги и вцепился в плечо мальчика костлявыми, когтеподобными пальцами. Глаза его слезились от возраста.

— Да спасет тебя Бог Израилев, и да спасут тебя все апостолы, и да спасут тебя все святые, и да вступится за тебя Богородица, и да спасет тебя от огня! Ибо ты в смертельной опасности, и ждет тебя вечный адский огонь! — Он запрокинул голову и завопил в небеса: — О Господь, будь милосерден к этой нехристианской и неисповедавшейся душе!

Мальчик с трудом вырвал руку, потому что безумный старик вцепился в него, как ястреб в свою жертву.

— Не нужен мне твой Христос, — резко ответил он.

Святой Иоанн отшатнулся, как от удара, и зажал руками уши.

— Астур, мой отец, все видит и все рассудит. И я не боюсь того дня, когда он будет судить меня!

— Что еще за дьявольское имя? Что это за демон? — вскричал святой Иоанн истерическим голосом. — Точно, что на земле демонов больше, чем птиц в небе! О, спаси нас! Не называй его имени передо мной, ибо назвать демона по имени — значит призвать его! — И он снова схватил Аттилу, на этот раз за рваную тунику. Аттила с отвращением посмотрел на него и решил не мешать напыщенным речам. — Существует демоница с тем же именем, ей поклоняются в Сирии и проводят самые грязные и извращенные ритуалы, известные человеку или зверю, в рощах Асты — о, зачем смею я назвать ее имя! Ее глаза обжигают, как огонь геенны, и у нее сотня грудей!

— Астур — это имя бога моего народа, — холодно сказал мальчик, — и, оскорбляя его, ты оскорбляешь меня, и мой народ, и тридцать поколений моих предков, появившихся из его семени.

— Мальчик, ты не понимаешь! — завыл святой Иоанн. — Предки твои горят в аду, каждый из них, прямо сейчас, пока мы бездельничаем на этой проклятой горе! И сам ты в смертельной опасности, ибо будешь гореть в огне, как и они!

Аттила заговорил очень медленно, не отрывая взгляда от перекошенного лица святого Иоанна.

— Ты хочешь мне сказать, что моя мать, умершая, когда я еще был младенцем у ее груди, сейчас горит в твоем вечном христианском аду?

— О, несомненно! — завывал святой Иоанн. — Плоть ее, и та самая грудь, что давала тебе молоко, ее мягкие и благоуханные волосы, ее гибкие члены, ее женственные красивые ягодицы — все это целуют языки адского пламени, и все, все каждый день хиреет и чахнет в этих непоправимых муках проклятых!

Мальчик уже поднял ножны и вытащил меч.

— Уйди немедленно, — спокойно сказал он.

— Я не сделаю этого! — вскричал святой Иоанн. — Сам Господь, Владыка всех небесных сил, привел меня сюда, чтобы блистательно завоевать твою душу! И я завоюю ее во имя Христа, я сделаю это, пока солнце…

Аттила приставил острие меча к морщинистым, обвисшим складкам на шее старика.

— Я сказал, убирайся.

— Я не страшусь тебя, ты, дьявольский грешник! — вопил святой Иоанн, однако его охватила дрожь, напоминавшая испуг. — Я не страшусь тех, кто может уничтожить мое тело, а лишь тех, кто может уничтожить душу!

— Значит, ты болван, — усмехнулся мальчик. — Даже самый маленький ребенок из моего народа скажет тебе, что тело и душа неразделимы, и нельзя извлечь душу из тела, как косточку из сливы. Тело и душа едины, как… как… — он подыскивал образ, — как солнце и закат.

Святой Иоанн уставился на мальчика и застонал — скорбный вой словно поднимался прямо из его живота.

Мальчик чуть сильнее вдавил острие в морщинистую глотку.

— А теперь уходи, — велел он и со слабой улыбкой добавил: — И пусть отец наш, Астур, смилостивится над твоей душой.

Упоминание дьявольского имени подействовало так, как не смог подействовать меч. Взвыв, святой Иоанн повернулся и помчался с прогалины прочь, зажав уши руками; его длинные грязные юбки развевались вокруг костлявых веснушчатых ног.

Начинался дождь. Мальчик свернул лагерь, сел верхом и отправился дальше.

Но и тут святой Иоанн не оставил его в покое. Выглядывая из-за деревьев, он продолжал завывать:

— Ты едешь под крылья демонов, мальчик!

Аттила не обернулся. Он наклонил голову, пробормотал:

— Значит, так тому и быть, — и поехал прочь под дождем.

Он ехал вверх, в горы, среди высоких сосен, чей смолистый запах был так свеж на ветру, во влажном воздухе. Высоко на обнаженной вершине он попал под первый снегопад. Снежинки падали ему на руки и на конскую гриву и быстро таяли.

На ночь он построил простой шалаш из сосновых веток и завернулся в свое единственное одеяло, умирая от тоски.

Ему было холодно и одиноко. И даже когда он заснул, зубы его оставались крепко сжатыми, потому что даже печаль Аттила считал недопустимой.

Он ставил силки из конского волоса на кроликов, высматривая, где они устраивают свои предвечерние пробежки. Он варил птичий клей из семян травы и листьев падуба, а потом намазывал его на ветви деревьев и ловил птиц.

Птички, запеченные на костре, были на один укус, и он съедал их вместе с костями. Он сплел рыболовную корзинку из ореховых веток и до отвала наелся печеной речной рыбы.

Краски становились все насыщеннее, год переходил в осень, и Аттила находил достаточно диких фруктов, семян и орехов, чтобы поддержать жизненные силы. Он научился обкусывать питательную кожицу с плодов шиповника, не задевая противных волосков в середине. Он научился запекать сосновые шишки, чтобы они лопались, и доставал изнутри вкусные ядрышки. И, разумеется, он мог освежевать и разделать кролика и зажарить его на ольховом вертеле. Он очень похудел, глаза запали, но он знал, что выживет.

Но однажды наступил вечер, когда он не смог раздобыть еды. Аттила целый день безуспешно рыбачил на озере, используя вместо крючков колючки боярышника, и в животе было легко и пусто. Он остановил коня на каменистом выступе и посмотрел вниз, в аккуратную маленькую долинку, и увидел свет факелов и свечей в деревне.

Ему даже показалось, что он услышал, как там смеются и поют хриплыми голосами. Он соскользнул с коня и повел его вниз, в долину.