Уильям Нэйпир - Собирается буря

Чанат изменился в лице.

— Мой господин, мы не можем…

Аттила едва заметно улыбнулся:

— Мы остаемся, как ты и хотел, храбрый Чанат. Но не беспокойся, неприятности сближают.

Старый воин нахмурился.

Каган спросил у старухи:

— Когда они вернутся? Нападавшие?

Женщина покачала головой:

— Это мы к ним ходим. Через два дня необходимо уплатить очередную дань.

Она со всей силы плюнула в огонь, костер зашипел и съежился под ее злобным взглядом.

— Два дня, — повторил Аттила. — Тогда завтра мы отправимся в путь и найдем для них тушу животного.

Старуха выглядела озадаченной.

Аттила рассмеялся.

Следующий день был затишьем после бури. Высокое плоскогорье казалось сморщенным и промытым струями песка, и походило на шкуру паршивой дикой собаки. Оно производило впечатление еще более заброшенного места, чем обычно. Аттила взял четверых воинов — Ореста, Чаната, Есукая и Гьюху. Маленький отряд медленно поехал на восток, к низменности и реке, где кутригуры разбили лагерь. Было очень холодно.

Гунны спустились с высокого каменного плато на плоскую равнину с серой травой, в которой встречались пирамиды из булыжников, будто твердые пни деревьев из какого-то давно исчезнувшего леса. Пронизывающий ветер завывал среди них, и розово-серый отблеск рассвета стал просто холодной полоской в небе на далеком горизонте. Воины проехали сквозь длинные шевелящиеся тени, мерцающие и танцующие в траве, и с трудом пробирались сквозь горы камней, памятные знаки безымянных кочевников, украшенные и увешанные цветными клоками шерсти, лопатками овец и черепами птиц, скалы со странными выбитыми рисунками, завитками, рубчиками и причудливыми узорами, словно в них попали древние морские раковины.

Затем с правой стороны появились остроконечные горы из темно-серого глинистого сланца, с последними желто-фиолетовыми вьюнками и викой, еще тянущейся к жизни из щелей, куда проникали теплые лучи солнца. Высоко на склонах гунны увидели колонну двугорбых верблюдов, идущих вправо и жующих жвачку. Всадники остановились и стали наблюдать за этими созданиями. Их большие мягкие ноги бесшумно ступали по ровному камню, животные были полны аристократической меланхолии, обветренным благородством среди ветра и каменных глыб.

Отряд прошел через покинутое пастбище и спустился в узкий ров со зловещими высокими стенами из глинистого сланца, темными и блестящими от воды, а оттуда в широкую и глубокую долину. Там располагалась река, а на берегу стоял лагерь. Большего встречать еще не доводилось.

Воины подождали до сумерек, когда зимнее солнце почти касается темной полоски земли, и его кроваво-красный свет разливается на горизонте. Гунны сделали для лошадей кляпы из толстой веревки, связанной вокруг морды, а узлы запрятали в рот. Животные сильно трясли головами и сердито раздували ноздри, но бесшумно, что и было необходимо. Затем всадники пустили коней рысью и погнали вокруг местности, где находился лагерь, под прикрытием низкого холма, возникшего в результате давнего сильного наводнения и возвышавшегося над долиной.

Они спешились и залезли на вершину.

Лагерь расположился на расстоянии приблизительно в три или четыре сотни шагов. В нем насчитывалось, должно быть, более тысячи палаток. Ветер утих, и гунны слышали вдалеке крики и ржание лошадей. Среди палаток прогуливались мужчины, мерцали костры, взад и вперед бегали дети, женщины готовили пищу или ухаживали за больными. Некоторые несли воду из реки в огромных кувшинах коромыслом. На многих копьях в разных краях лагеря висели черные кожаные щиты. Позади, в сумраке, находился загон, где стояли тысячи лошадей.

На небе над этим громадным поселением светила одна-единственная звезда, одна блуждающая планета — безмолвно движущийся Меркурий. Внизу реки беспокойно, хотя и почти бесшумно, порхали черно-белые тени. Это были чибисы, поднимавшиеся в воздух над темнеющими берегами.

Рядом снова послышался шелест крыльев. Есукай потревожил стаю куропаток, и они наконец вспорхнули, так же неохотно покидая свои теплые гнезда, как заяц нору. Во мраке раздался громкий шум, когда птицы полетели вдоль холма в безопасное место. Но стремительный Есукай уже успел приложить стрелу к луку, перекатился на спину и, все еще вращаясь, пустил стрелу в парящую куропатку. Орест сердито зашипел на него, но было уже слишком поздно. Молодой воин точно расценил свои силы, стрела попала в цель. Убитая птица упала с неба, и ослепительно-белое горло и нижние крылья ярко сверкнули в последних лучах солнечного света на западе.

Есукай ухмыльнулся.

Орест взглянул вниз, на лагерь. К тому времени Аттила уже наблюдал.

В сумерках возле лагеря стоял и смотрел на них одинокий воин.

Гунны не могли издалека разглядеть лицо, но враг был плотного телосложения, в черной или темной одежде. Он нерешительно прошел несколько ярдов в том направлении, где находились Аттила с отрядом, сузив глаза. Неприятель слышал, как вспорхнули куропатки, и повернулся в тот момент, когда одна из птиц падала, блеснув в небе. Отойдя немного от лагеря, воин остановился, некоторое время понаблюдал, затем направился обратно к палаткам.

Орест вздохнул и склонил голову, схватив ее руками.

Аттила продолжал смотреть.

Воин исчез из виду, скрывшись за широкой низкой палаткой, и через пару минут появился вновь, ведя коня.

Аттила взглянул на Ореста. Орест — на Аттилу.

Оба посмотрели на Есукая.

— У тебя дерьмо вместо мозгов, — сказал Орест.

— Что? — спросил, вздрогнув, Есукай. — Что?!

И он начал карабкаться вверх по склону, желая увидеть то, что заметили Аттила и его верный спутник.

— Остановись — и вниз, — бросил через плечо каган, и Есукай не посмел сопротивляться.

Аттила повернулся.

Враг сел на лошадь и целенаправленно пошел рысью к укрытию маленького отряда. Когда воин приблизился, гунны увидели на нем черные кожаные штаны и сапоги, а также черную кожаную куртку, неряшливо завязанную узлом, обнажавшую полные мощные руки. В одной ладони воин зажал копье, другой натянул поводья. Длинные прямые волосы были иссиня-черными в последних лучах солнца, широкое скуластое лицо казалось чисто выбритым, и лишь тонкие приглаженные усы свисали вниз. Глаза не отрываясь смотрели на холм, где лежали гунны.

Аттила пополз назад.

— По коням, — приказал каган. — Приближается наша жертва.

Как только неприятель оказался на вершине, на него тут же накинули арканы. Существовала опасность, что петли переплетутся, но Аттила и Орест бросили их не одновременно — сначала один, потом второй. Две веревки плотно обвились вокруг горла врага прежде, чем тот успел вскрикнуть. Гунны по очереди пришпорили лошадей, аркан туго натянулся на высокой луке деревянного седла, и шея воина оказалась разрезана почти надвое. В то же мгновение Чанат пустил стрелу в сердце лошади, и животное осело на землю с открытым ртом, но прежде чем оно смогло почувствовать боль, было уже мертво. Конь упал на траву и покатился кувырком вниз по склону, а кутригур высвободился и болтался, едва касаясь голыми ногами земли, все еще с веревкой вокруг шеи. Есукай подъехал ближе и воткнул кинжал в сердце врага. Но в этом уже не было необходимости.