Уильям Нэйпир - Собирается буря

Конечно, Аттила оставил себе коня. Он оседлал любимого, задиристого и неутомимого пегого жеребца Чагельгана, и ближайшие из спутников последовали примеру своего предводителя. Вместе с Орестом верховный вождь поехал впереди, а Чанат и Есукай позади везли зарезанного кутригура, по-прежнему привязанного к длинному шесту, подвешенному между лошадями.

— Мы вернемся до того, как наступит полдень, — крикнул Аттила гуннам и обеспокоенным жителям деревни. — Как и Будун-Бору!

И он засмеялся.

Отряд поехал по лугам, миновав зловещий высокий ров из сланцеватой глины, а далее направился к равнине, держась реки. Он не остановился, хотя у трех воинов скрутило желудок от боли. Руки, схватившиеся за вожжи и луки, покрылись капельками пота, как кожа головы и верхняя губа, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Без сомнения, придется погибнуть сейчас, прямо сегодня. Но так гунны думали и раньше, но, подчиняясь приказам Аттилы, продолжали жить.

Отряд медленно и спокойно провел лошадей по равнине через реку. Остался позади огромный лагерь из черных палаток, откуда шел темный дым. Утренний воздух был неподвижен. И люди, и животные могли чувствовать запах едкой копоти, конюшни и даже как будто самого присутствия племени. Воины добрались до последнего холма — последнего возможного места для убежища и укрытия. Именно там Есукай вспугнул куропаток. Впереди и внизу, на краю лагеря, появилось ощущение полной незащищенности, будто воины превратились в младенцев. Гунны попытались не сжимать луки слишком крепко.

Каменистый ритуальный путь вел со склона к лагерю. Воины обошли его и поехали кругом. По сторонам дороги стояли ряды столбов, и на каждом висела человеческая голова. Коршуны и вороны клевали остатки. Повсюду виднелись колдовские тотемы, распятые птицы, приколотые к крестам, статуэтки из перьев и меха. Из деревянных масок зияли пустые глазницы, рты были широко раскрыты и искажены в безмолвном крике ужаса. Чанат осмотрел их и вздохнул через сжатые зубы. Такое зло не смоешь много лет.

Кутригуры, чья мощь и слава не вызывала сомнений, не выставляли караульных. Четыре всадника уже почти вплотную приблизились к лагерю и при этом оставались незамеченными. Затем один или два человека молча пошли по дорожке, схватившись за копья. Они выглядели более озадаченными, чем кто-либо еще. Раздался чей-то сердитый голос:

— Кто вы? Как осмелились без приглашения войти в лагерь?

Один приложил стрелу к луку, но Аттила повернулся, посмотрел на него, покачал головой, и сбитый с толку воин выронил оружие.

В центре лагеря был широкий и пыльный круг. В самой большой из юрт торчал высокий столб, целиком вырезанный из одной лиственницы. Гунны остановились и стали ждать. Вскоре из юрты показался человек, плечи которого были укутаны одеялом с множеством вышитых узоров. Он снова выпрямился и посмотрел на четырех всадников. Нос кутригура был почти срезан ужасным ударом, глаза сильно сузились, а на коже виднелись следы оспин от старой болезни. Лицо хранило беспристрастное выражение, какое и подобало иметь вождю.

— Кто вы, осмелившиеся вторгнуться на мою территорию?

— Мы из деревни, — ответил Аттила, ткнув большим пальцем в сторону плоскогорья на западе.

— Ты лжешь, — сказал вождь. Его лицо потемнело. — Мы преследуем вас с запада уже много дней. Ты прекрасно это знаешь. Почему вы пришли теперь в ту деревню? Почему вы там остановились? Какова ваша цель? Скажи мне прежде, чем умрешь.

Некоторое время странный главарь разбойников не отвечал. Наконец произнес:

— Смысл моих слов вряд ли будет тебе понятен.

Среди собравшихся воинов прокатился гул при подобной дерзости.

Вождь кутригуров осмотрелся. Большинство из его людей уже сидели верхом, сжав в руках луки.

Аттила тоже окинул взглядом окрестности. Круг рядом с воинами еще не сомкнулся. Тогда гунн снова заговорил:

— Мы принесли тебе наш подарок, нашу дань. Отличная туша. — Каган зловеще улыбнулся. — Весом не меньше человеческого — именно такое условие ты и ставил.

Повернув коня, он схватил мешок, в котором лежал завернутый в одежду зарезанный воин, и сорвал маскировку.

Стоявшие в кругу ахнули, не веря своим глазам. В тот момент, когда нахлынули ярость и желание отомстить, Аттила поскакал во весь опор. Остальные три спутника последовали примеру предводителя. Чанат и Есукай бросили шест с распухшим телом на землю, покрыв погибшего позором.

Четверка уже неслась мимо черных палаток, прежде чем воины-кутригуры пришли в себя от изумления и смогли направить гнев в нужное русло, чтобы разумно действовать. Тогда они кинулись вдогонку.

Несясь на бешеной скорости, Аттила вытаскивал копья из земли и сваливал палатки в находящиеся неподалеку костры. Три гунна делали то же самое, оставляя за собой груду разбросанных обломков. Они проскакали через палатки, как заяц мчится по траве, видя над собой разомкнувшиеся челюсти хищника, без устали петляя налево и направо и не позволяя преследователю держаться четкой прямой линии. Повсюду была пыль, яростные крики сотрясали воздух. Оглушительный галоп дюжин (или сотен) летящих лошадей заставлял дрожать землю. Стали свистеть стрелы. Четверка пригнулась в седлах, и ни одна стрела не попала в цель.

Случилось так, как и думал Аттила: у кутригуров было много жестоких воинов, но они оказались не очень ловкими. Осознание этого стало облегчением, когда просвистела еще одна стрела и с треском воткнулась в стену палатки, пока Аттила проезжал мимо. Оттуда выбежала женщина, визжа как недовольная дикая птица, и преследователи замедлили шаг перед матерью, сердито размахивающей кулаком возле морд лошадей и изрыгающей непристойные ругательства.

Наконец гунны вырвались из лагеря и поскакали по травянистым равнинам к узкому рву и высокому плоскогорью, этой ничтожной защите деревни. И к колючим зарослям… Сейчас никто больше не пригибался и не петлял. Все мчались по прямой, подобно летящей стреле, к дому. Расстояние между маленьким отрядом и преследователями было уже даже не четыре-пять сотен локтей. Случайные стрелы со свистом проносились мимо, но ничто не могло замедлить бешеной скачки, как ничто не могло и ускорить ее. Припав к земле, бесстрашные лошади летели во весь опор. Толстые, мускулистые шеи животных вытянулись на ветру, зубы были оскалены, ноги мелькали так быстро в пыльном воздухе, что казались невидимыми и бесчисленными. Кутригуры приближались, но расстояние между ними и гуннами почти не сокращалось.

Четверо всадников проскакали в ров и взмыли на узкий склон между высокими влажными сторонами. Стук лошадиных копыт и их собственные дикие крики и вопли эхом отражались от стен и отдавались в обезумевших ушах. Воины начали гикать и шумно ликовать. Во время галопа Орест приложил стрелу к луку и, словно ради удовольствия или, вероятно, только интереса, любопытствуя, можно ли так сделать, наполовину повернулся в седле, притянул тетиву к груди и низко нагнулся, чтобы прицелиться. Когда первый из преследователей показался в конце рва, неуклюже распихивая остальных, тоже желающих оказаться первыми в тесном проходе, он пустил стрелу. Звук от попадания в грудь воина достиг ушей верного помощника Аттилы прежде, чем тот помчался прочь.