Уильям Нэйпир - Собирается буря

Спешившиеся воины бесстрашно приблизились к чаще с шипами, как раз вдоль другой стороны заваленного котлована, и стали стегать своих оставшихся в живых лошадей длинными веревками, сбивая колючки и оттаскивая их прочь. Кони и люди давили друг друга во рву, пешие несли топоры к потемневшим от огня столбам и разрубали на части. Мчались самые опытные кавалеристы кутригуров, по-прежнему горя желанием сражаться.

— Аладар! — отчаянно закричал Аттила. — Приведи сюда людей! Не давайте врагам пройти, что бы ни случилось!

Аладар со своим отрядом кинулся через круг и сделал большее, чем просто удержание нападавших. Он набросился на веревки с кинжалом и разрезал их, а воины, упав на колени, укрылись в тени вставших на дыбы лошадей кутригуров и стали стрелять прямо во всадников. Один из неприятелей уже почти соскользнул со своего споткнувшегося коня, но все-таки смог встать на ноги. Он вытащил длинный изогнутый меч и посмотрел на Аладара. Тот подбежал к кутригуру сбоку и ударом сзади снес макушку черепа, которая завертелась в воздухе, словно обеденная тарелка с костями. Однако враг по-прежнему стоял в позиции для нападения, широко раскрыв удивленные глаза. Его мозги вытекали через открытый череп, как серая каша, пузырящаяся через край котелка.

Аладар завертелся на пятке и вспорол кутригуру живот, вскрыв желудок. Обреченный на смерть еще долго оставался в живых и мог видеть, как собственные тусклые кишки вываливаются на землю, подобно куче скрючившихся угрей. Потом он испустил дух.

Неподалеку Есукай провел рукой по лицу и глубоко вздохнул. Струя ярко-красной крови закапала из подмышки. Стрела прошла дальше, чем казалось.

Орест отъехал от разваливающихся горящих колючих зарослей и посмотрел на Аттилу. Белки глаз сверкали на потемневшем от сажи лице. Грек не произнес ни слова. А что можно было сказать?! Они вместе пробивались через разрушенную войной Италию еще в юности, ускользая и от готов, и от римлян. Похоронили третьего спутника — плоть и кровь Ореста, любимую маленькую сестру Пелагию. Они не понесли ни одного поражения. Бежали из римского легионерского стана и перешли Дунай под непрерывным огнем. С тех пор сражались по всей Скифии, а заодно — вдоль широких песчаных берегов Желтой реки и на изумрудно-зеленых лугах Манчжурии. В отрочестве воевали в испепеленных землях Трансоксианы, в горах и крутых спусках Хорасана против могущественных правителей из династии Сасанидов. Вели странные и жуткие битвы среди руин Кушанской империи, сражались на стороне индийских князей и против иных индийских царей, добивались вместе золота и славы. А теперь оказались здесь — в этой земле, у которой, по выражению Ореста, и имени-то еще не появилось. И раньше приходилось сталкиваться с запущенностью, но не столь ужасной. Все, казалось, ополчилось против гуннов.

Аттила знал, о чем думает Орест и остальные воины, силы которых постепенно таяли. Каган повернулся и уверенно, как и подобает завоевателю, зашагал рядом с ними, вращая сверкающим мечом над головой. Громко, заглушая грохот битвы, Аттила заявил, что это вовсе не конец. Никому не суждено здесь сложить голову! Гуннам по-прежнему предстояло сражаться и разрушить Рим, а затем выступить против Китая. Мир принадлежал им. Аттила сказал, что слышал об этом от Астура, творца всего живого. Гибель — не здесь и не сейчас. Конечно, каждый воин в глубине сердца чувствовал: именно тут и должно было это случиться, время пришло. Они погибнут, сражаясь посреди колючих зарослей и под градом стрел, пронзаемые мелькающими мечами кутригуров. Но все-таки гунны почему-то верили в Аттилу.

Верховный вождь отдал краткий приказ, и изможденные, но вымуштрованные воины тут же выполнили его, покинув брешь в терновнике, отойдя от столбов и отступив назад. Теперь, по-видимому, самым логичным казалось бы собраться всем вместе, из последних сил отчаянно защищая деревянную палатку. Но лучшей мишени для смертоносных стрел кутригуров придумать было невозможно. Аттила же велел воинам снова разделиться на группы по десять человек и, сколько бы ни осталось в живых, сражаться, образовав подвижный отряд.

Это был хитрый ход. Кутригуры не могли пускать стрелы в общую массу. Поскольку таковой не оказалось, существовала вероятность попадания в своих же соплеменников. Когда свирепые дикари ворвались внутрь, им пришлось атаковать каждую группу по отдельности. Нападая на одну, кутригуры тут же несли большие потери от стрел другой в тылу или на фланге. Эта военная тактика при малой численности войска оказалась самой верной. Сила и ловкость обращения с мечом, которыми обладали люди Аттилы, их фанатичная преданность друг другу и своему властителю производили ужасающее впечатление. Ряды врагов таяли с невероятной скоростью. Хотя никто, кроме одного человека, не знал этого, но отряды гуннов сражались подобно миниатюрным римским легионам. Для раздробленной, сбитой с толку, неуклюже передвигающейся кавалерии кутригуров они оказались непобедимыми.

Дым и пыль застилали небо, крики животных оглашали окрестности чаще, чем вопли людей. Усталость опускалась на плечи бойцов, кровь заливала лицо: удар — и гибель, и снова удар — и снова гибель. Сколько это продлится? Тогда истощение станет причиной смерти, а не бесстрашие или сила врагов. Подобное нередко случается с воином. Убивает его усталость, а не что-либо еще.

Орест, Аттила и ближайшие из спутников сражались спина к спине у восточной границы круга, пытаясь приблизиться к центру. Но неприятель продолжал наступать. Сменить позицию казалось неосуществимым. Оставаться в живых было единственным, что могли сделать гунны.

Аттила громко закричал, пытаясь привлечь внимание. Орест повернулся и увидел нависшего над собой кутригура — высокого, худощавого юношу с длинными волосами, зачесанными наверх и сильно замазанными белой глиной, с лицом, забрызганным пятнами свежей крови, с украшенным лентами копьем наперевес. Грек взмахнул горизонтально длинным мечом и направил клинок в живот неприятелю. Тот замер, опустил оружие и снова схватил его вертикально двумя руками, приняв простую позицию для атаки. Так можно было отразить удар нападавшего, быстро повернуть копье, даже если древко сломалось бы, и двинуться на неприятеля. Но Орест действовал вопреки ожиданиям кутригура. Он выполнял один из своих самых любимых трюков — как обычно, молча и невозмутимо, будто тренировался с другом.

В тот момент, когда копье кутригура наклонилось, и враг перешел в оборону, грек изменил направление удара и точным молниеносным движением перенес оружие через голову юноши, поправил руку на эфесе, когда сверкнул меч, и затем с силой опустил его сзади на ноги противника, перерезав сухожилия, мускулы и раздробив наполовину кость.