Василий Балябин - Забайкальцы, книга 2

Собравшиеся слушали с большим вниманием, по-разному реагировали на столь неожиданное известие. Одни искренне радовались, что наконец-то избавились от царской власти, другие — а в сборне их было большинство — не разделяли этой радости, они или сердито хмурились, или, сокрушенно вздыхая, недоверчиво качали головами. И как только Семен кончил читать, сразу же возник разговор:

— Значит, дали Миколашке по шапке? Та-ак.

— Ты поаккуратнее, Федот, придержи язык-то, не наступили бы на него.

— А што мне? Теперь, паря, слово слободы, слыхал? Што хочу, то и говорю.

— Может, ишо все это зря наболтали?

— Так ведь в газете же об этом пропечатано, чего тебе ишо надо? Ведь ее небось умные люди печатают, не то што мы с тобой.

— Какое может быть сумление, хватит ему, поцарствовал, теперь, может, и мы вздохнем? Посмотрим, какая она из себя, свобода-то.

— Как бы эта слобода боком нам не вышла.

— Вот и я так же думаю. Оно при царе-то хоть какой ни на есть, да был порядок, а теперь-то ишо неизвестно, как получится. Видишь, сколько их там появилось, и комитеты какие-то и сицилисты, даже и пленные туда же лезут в управители.

Писарь Семен сердито покосился на говорившего деда Михея:

— Чего мелешь, старик, не пленные, а пленум. Соберутся вместе несколько делегатов, это и есть пленум.

— Я про то же и толкую. То один был у нас царь, одному и жалованью платили, а теперича, видишь, сколько их понабилось, как вшей в гашнике. А вить они даром-то служить не будут, кажин себе жалованью потребует, да ишо дворцы заставят новые строить — царских-то им не хватит, а там, гляди, кареты потребуются золоченые, прислуги.

— Все может быть.

— Выходит, те же штаны, только задом наперед.

— Хуже во сто раз, — продолжал дед, ободренный вниманием слушателей, — потому что все ихние затеи вот куда нам лягут, — дед похлопал себе рукой по затылку, — так што радоваться-то нечему. Одно ярмо скинули с нас, так оно хоть деревянное было, а как наденут заместо его железное, так уж то не скинешь по гроб жизни.

— Совершенная правда.

— Уж не немцы ли придумали эту канитель? Видят, што дела у них плохи, они и подкатили коляски под нашего царя, потому што без царя-то мы как стадо без пастуха. Ну, а если немец заберет нас, тогда конец всему, ложись и помирай, он с нами церемониться не будет.

— А я так считаю, што другие прочие державы не допустят этой республики, окружат нас со всех сторон и заставят обратно царя принять. А нет, так даванут всем-то скопом — и только мокренько от нас останется, всю Расею к нолю подведут. Ведь уж были рога в торгу, в Китае-то в девятисотовом году так же было.

— А ить верно, на усмирение-то ходили, и тоже у них были большаки.

— Большие кулаки.

— А это не то же самое?

— Холера их знает. Может быть, они самые.

— Последние года подходят, конец свету.

Позднее всех пришли в сборню Филипп Иванович с Елизаром, следом за ними на костылях появился Иван, к нему сразу же обратились с вопросами:

— Ты как, Иван Филиппыч, насчет царя-то думаешь?

— Растолкуй, Ваня, ты человек служивый, больше в энтих делах понимаешь.

— Сумлеваемся мы, к добру ли это?

— А чего тут сумлеваться? — Иван сел на освобожденное ему место на скамью, костыли прислонил к стене. — Што царя-то сбросили, так нам от этого хуже не будет, и война скорее кончится, и вопче, раз власть будет выборная, народная, значит, о нас, о простом народе, позаботится в первую очередь. Облегченье будет нам, ясно как день.

— С обмундировкой теперь как будет, неужели по-старому?

— Ничего подобного! Раз царя долой, то и законы царские ко всем чертям. Служить, может быть, и придется, потому што нельзя же без войска, а обмундировка будет казенная, это уж точно.

— Я так же думаю, Листрат Фомич, слышишь? Господин атаман, насчет седла-то Федотке моему, раз такое дело, прошу покорно не притеснять теперь.

— Подожди с этим делом, съезжу в станицу, узнаю, што там скажут.

В ответ негодующие выкрики:

— Нечего их спрашивать, ясное дело!

— Они и сами-то ничего не знают.

— Раз свобода, какая может быть мундировка!

— Правильно-о-о!

— Не желаи-и-имм!

До поздней ночи старики толкались в сборне. Судачили на все лады, спорили, высказывали свои предположения, никто толком не знал, что будет дальше, и эта неизвестность страшила многих. Слушать их пересуды, доказывать, что без царя жить будет легче трудовому народу, Ивану уже надоело, и, махнув рукой, он предложил отцу с Елизаром идти домой.

На дворе безлунная, но ясная звездная ночь. После душной, пропахшей табаком сборни, на свежем воздухе дышится легко, полной грудью. На улицах, схваченная ночным морозцем, затвердела шершавая, комкастая грязь, под ногами крошится, похрустывает ледок. Первым заговорил Елизар:

— А как думаешь, Иван, война-то скоро теперь закончится?

— Конешно, чего нам завоевывать? Большую гору Арарат, так она нам вовсе без надобности, пшеницу на ней не посеешь.

— Ох, скорее бы, до чего же надоела она, проклятая, хуже горькой редьки…

Весть о свержении царя взволновала и обрадовала Настю не меньше, чем Ивана Рудакова. Чутье подсказывало ей, что теперь-то — при новой власти — сбудется ее мечта о совместной жизни с Егором, что и к ней придет долгожданное счастье.

Но вместе с радостью в душу Насти вкрадывалось и сомнение. Смущало то, что все еще продолжается война.

«И когда она, проклятая, кончится? — тяжело вздыхая, думала Настя. — Скорее бы уж замирение вышло да вернулся Егор живой-здоровый, и все было бы хорошо».

Как угорелая ходила в этот день Настя, всякое дело, за что бы ни бралась она, валилось у нее из рук, и, дождавшись вечера, решила сходить к Архипу. Она, так же как и Егор, подружилась со стариком Лукьяновым, особенно с той поры, когда Егор письма свои стал посылать ей через Архипа. Так и повадилась она ходить к добродушным, гостеприимным старикам. Архипа почитала как родного дядю, поверяла ему сердечные тайны и делилась с ним своими маленькими радостями и большими горестями семейной жизни.

Архип только что пришел из сборни и сидел со старухой за столом, ужинал. Ответив на приветствие Насти, старик пригласил ее к столу. Настя поблагодарила, села на скамью.

— Ты мне, дядя Архип, расскажи, что там было, в сборне-то, власть-то какая теперь будет?

— Ни черта, девка, не поймешь. Каких-то много там по газетке вычитывал твой Семен. Названия какие-то чудные, холера их упомнит. А народ, известно, кобылка, мелет, кому што в голову взбредет, я слушал-слушал да и плюнул, будьте вы неладны.

— Насчет войны-то что говорят? Скоро ее прикончат?

— Должно быть, скоро. — И тут Архип передал ей все, что слышал в сборне и что говорил на эту тему Иван Рудаков. Настя слушала старика, чуть дыша, и сердце ее трепетало от радости.