Василий Балябин - Забайкальцы, книга 2

У Егора от испуга захватило дух, огнем опалила мысль: уж не с Настей ли какая беда?

— Что такое, тетка Матрена, — с отчаянием в голосе выдохнул он, ловя глазами взгляд Матрены, — что случилось-то?

— Одна я осталась, Егорушка, — причитала Матрена, концом платка вытирая слезы, — старик-то мой, Ефим Нилыч… царство ему небесное…

Егор облегченно вздохнул:

— Вот оно што… умер, значит, дядя Ефим.

— Осенесь. Нутром все маялся, а тут ишо простудился к тому же, распаленье схватил, ну и вот за неделю до казанской богу душу отдал.

— Ну а остальные-то наши как: дядя Ермоха, Настасья?

— Да ничего, слава богу, живы, здоровы, на заимке вить они…

— На заи-и-имке, — разочарованно протянул Егор, — та-ак.

— Ой, да что же это я, старая дуреха, — спохватилась Матрена, — раздевайся, Егорушка, присаживайся к столу, я сейчас сготовлю тебе.

— Не надо, тетка Матрена, не надо, — запротестовал Егор, — некогда мне, вахмистр отпустил ненадолго, уходить пора. Вот ежели чай есть готовый, выпью, уж куда ни шло.

За чаем Матрена рассказала Егору, что Настя всю эту зиму жила на заимке со скотом, что недавно туда же уехал Ермоха с Никитой, что вместе с Настей живет на заимке и сын ее Егорка.

— Семь годов исполнится ему ноне в канун егорьева дня. Учить его хочет Настасья-то в школе, на осень, ежели все будет по-хорошему. Смышленый парнишка-то, послушный, когда дома-то жили, так часто забегал к нам в зимовье…

Как пение райской птицы слушал Егор Матрену. «Сын, мой сын в школу пойдет, — думал он, млея от радости, — боже ты мой, сегодня же махну туда к ним, не дадут коня — пешком уйду».

Допив третий стакан, он поднялся, заторопился уходить, на уговоры Матрены остаться посидеть еще, поговорить решительно заявил:

— Нельзя, тетка Матрена, никак нельзя, наше дело военное.

Матрена проводила его до ворот, попрощавшись, наказывала:

— Заходи, Егорушка, заходи, родной. На днях Ермоха приедет, обрадуется, как про тебя услышит, часто вспоминал тебя, заходи.

Егор пустился разыскивать Федота Погодаева, ставшего теперь командиром сотни. Федот стоял на вокзале у фонарного столба, курил. Егор думал сначала заговорить с ним по старой дружбе, запросто, но передумал: встал, как полагается, во фронт и даже каблуками пристукнул, а руку приложил к фуражке.

— Разрешите обратиться, товарищ командир!

— Эко службист какой! — насмешливо сощурившись, съязвил Федот. — Чего ты пялишься-то передо мной, как серяк перед вахмистром! Я што тебе, старый офицер?

— Да ведь неловко как-то, — Егор, улыбаясь, опустил руку, — ты же теперь как-никак командир, не свой брат.

— Не трепли языком-то ерунду всякую, чего тебе?

— Отпусти сегодня на ночь, к утру на месте буду.

— В поселок, что ли?

— На заимку, верст за десять отсюда, коня надо.

— Да ты што, сдурел! Время вон какое, приказ — никого никуда, кругом посты, заставы, а ему на заимку вздумалось, самый раз!

— Знаешь что, Федот, — наливаясь злобой, Егор заговорил отрывисто, с придыханием, — не отпустишь… сбегу… понятно тебе?

— До утра-то можешь обождать, чего тебе так приспичило?

— Не могу я ждать, понимаешь. — Подступая ближе, Егор чуть склонился и, поймав глазами взгляд Федота, продолжал жарким, злобным полушепотом — Жена у меня там, сын семи годов, понятно тебе? Сколько лет не видел, и кто ее знает, может, последний раз…

— Хватит тебе, — жестом полного отчаяния отмахнулся Федот, — идем на конюшню, скажу там. — И уж на ходу, косясь на шагающего рядом Егора, продолжал ворчать: — Накачало вас на мою голову, вам по гостям разъезжать, с бабами развлекаться, а мне за вас переживать тут. Смотри у меня, чтобы к утру как штык был на месте.

— Не подведу, Федот, не бойся, — уже миролюбиво ответил успокоившийся Егор.

Получив наконец коня и оседлав его, Егор поблагодарил Федота и, вскочив в седло, зарысил по улице, не подозревая, что впереди его ждет новая задержка. Он уже выехал за околицу, подъехал к поскотине, когда впереди из темноты раздался грозный окрик:

— Стой! Пропуск!

— Свой! — осаживая коня, ответил Егор и только тут вспомнил, что второпях он забыл спросить у Федота пропуск.

В ту же секунду к Егору подошли двое; один ухватил за повод коня, другой, клацая затвором винтовки, зашел сбоку:

— Слазь с коня, ну!

— Это что же такое за напасть на меня сегодня! — Егор, чертыхаясь, спешился, передал поводья красногвардейцу, спросил — Куда идти-то?

— Во-он огонек-то, второй дом с краю, видишь? Шагай!

Караульное помещение, куда красногвардеец привел Егора, оказалось обыкновенной избой с русской печью, на которой похрапывал старик — хозяин дома. На лавках вдоль стен и в кути на полу спали красногвардейцы. Трое сидели за столом, двое в шинелях спиной к Егору, третий, смуглый, черноусый и широкоплечий человек в кожаной куртке, сидел напротив, склонившись над столом, писал что-то при свете керосиновой лампы. На груди его перекрещивались ремни от нагана и шашки.

Когда зашли в избу, дозорный, что привел Егора, прикрыл за собой дверь, пристукнув прикладом берданы, спросил:

— А где карнач-то? [34] Карнач — караульный начальник.

Один из военных обернулся на голос:

— Что такое?

— Задержали вот какого-то.

В это время и тот, что в черной кожанке, поднял голову, взглянул на вошедших, у Егора глаза полезли на лоб от удивления.

— Степа-ан! — медленно выговорил он голосом, в котором смешались изумление и радость. В незнакомце он признал своего бывшего сослуживца Швалова.

— Ушаков! — воскликнул тот, стремительно вскакивая на ноги, и, опрокинув табуретку, на которой сидел, выскочил из-за стола, принялся обнимать Егора.

— Вот здорово-то, а?

— Семь лет не виделись!

— Я смотрю, што такое, обличье-то вроде…

— А я как глянул, — мать честная, Егор!

Наконец, когда порыв первой радости прошел, Швалов заговорил спокойнее:

— Я вас, аргунцев, с самого утра ждал сегодня. А как прибыли вы, меня дежурным по гарнизону назначили, отлучиться нельзя было из штаба, дело там было такое. Потом уж, как выдалась свободная минута, бегом к своим аргунцам. Разыскал четвертую сотню, Федота повидал Погодаева, он уж, оказывается, сотней командует. Молокова встретил, Подкорытова, Макара Якимова, а ты куда-то провалился.

— У хозяина моего побывал.

— Сказывал мне Молоков. Я там-то был, спрашивал, говорят, нету, был, да весь вышел. Отложил поиски на завтра, а он вот он сам, как на камушке родился. Куда это тебя понесло на ночь-то глядя?

И тут Егор коротко поведал другу, куда и зачем поехал он в столь позднее время.

Получив пропуск и уже держась за дверную скобу, Егор задержался на минуту:

— Чуть ведь не забыл, живешь-то как? Дома был небось, не женился?