Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера

– Кто эти люди? Это не городская стража.

– Скажем так: они – официальные лица.

– Насколько официальные?

– Достаточно официальные, любовь моя, чтобы забрать тебя с собой.

– Куда?

– Туда, где эта трагедия завершится, если, конечно, ты не позволишь ей раньше обрести хороший конец.

Агнесс молча посмотрела на него. Себастьян решил продемонстрировать свою кривую улыбку.

– Ты только должна сказать, что все было ошибкой и что ты хочешь быть моей женой, и я снова приведу все в порядок.

– Приведи меня лучше к трагедии, – ответила Агнесс.

– Ты так и не поняла, что для тебя хорошо! – выкрикнул Себастьян. Голос у него срывался. Один из мужчин в доспехах весело хрюкнул. Себастьян резко обернулся. Мужчины не опустили глаз под его разозленным взглядом.

– Давай, двигайся! – прошипел он.

Когда они огибали угол переулка, который вел назад, к ее дому, Агнесс увидела, как в другом конце улицы что-то мелькнуло. Ей показалось, что она различила четыре фигуры, две из них были очень маленькими, но в темноте ни в чем нельзя быть уверенным. Она покосилась на тяжело ступающего рядом с ней Себастьяна. Он ничего не заметил. Минимум одна часть ее плана сработала. Правда, Агнесс это не очень утешило.

Мужчины вели Агнесс через хитросплетения переулков на юг от ее дома, к пражскому Новому Месту и к расположенной на скотном рынке городской ратуше, которая была административным центром четырех независимых пражских городов: Градчан, Малой Страны, Старого Места и Нового Места. Сначала она испытала облегчение, когда поняла, что вооруженная охрана не направилась к замковой тюрьме. Однако стоило ей увидеть башню ратуши, поднимавшуюся над тремя отвесными фронтонами фасада, как ей стало ясно, что имел в виду Себастьян, говоря, что трагедия здесь и закончится. В Новоместской ратуше располагался суд. Будучи иностранцем, Себастьян не мог выдвигать обвинение против семьи Хлеслей, получившей права гражданства, поэтому он должен был убедить во вредоносности семьи Агнесс кого-то другого, кто и начал судебное разбирательство против них. И это означало, что у семьи с этой минуты больше не было друзей в Праге. Агнесс попыталась убежать как раз вовремя. Если сначала ей показалось, что Себастьян подкараулил ее, то теперь Агнесс стало ясно, что она случайно попала в руки своего бывшего жениха и солдат. Он пришел вместе с ними, чтобы арестовать ее и приказать отвести в суд. Она просто облегчила им работу, лишив их необходимости вытаскивать ее из дому.

Существовало не так уж много предположений, кто был тем человеком, который выдвинул против ее семьи обвинение. Согласно схеме, выстроенной Себастьяном, мнимый вред мог быть нанесен только одной-единственной стороне.

Агнесс похолодела, когда ее проводили мимо мужчины, ожидающего перед зданием, окруженного писарями и советниками: это был Владислав фон Штернберг, один из наместников короля Фердинанда. Штернберг не поднял на нее глаз. Он держал в руке пачку бумаги и пытался одновременно читать документы и внимательно слушать шепот советников. У Агнесс язык чесался, и она едва сдержалась, чтобы не закричать ему: «Не старайтесь понять это, ваше превосходительство, здесь все выдумано от начала и до конца!» Но она смолчала. Командир вооруженного отряда отошел в сторону и стал навытяжку перед королевским наместником. Уже увидев Владислава, Агнесс поняла, что Себастьяна сопровождали королевские стражи. Она его недооценила.

Когда солдаты провели Агнесс во внутреннюю часть здания а затем на второй этаж, где окна большого зала судебных заседаний выходили на скотный рынок, она узнала, что ее вызвали не как подсудимую, а как свидетельницу. Ее сердце тяжело застучало. Себастьян, кажется, беспокоился о том, чтобы сконцентрировать обвинение на Андрее и умершем Киприане Она достаточно хорошо его знала, чтобы понять: вопреки всему он надеялся в конце концов добиться благодарности Агнесс Во всяком случае Себастьян понимал, что никакой поддержки со стороны ее родителей в Вене он не получит, если привлечет к суду их единственную дочь. Не последнюю роль в этом деле сыграл тот факт, что в результате процесса – если, конечно, он пройдет так, как рассчитывал Себастьян, – ему удастся убрать с дороги последнего защитника Агнесс и оставить ее одну, беззащитную и вынужденную самостоятельно заботиться о своих детях. В итоге она согласится принадлежать ему. Отказ, который она только что выдала ему в переулке, был всего лишь камнем преткновения на пути к цели. Агнесс стиснула зубы и попыталась справиться с накатившим на нее приступом страха и ярости. Она вспотела.

Судейский стол представлял собой низкое сооружение в передней части помещения. Фрески у потолка, которые должны были изображать липу, стерлись от времени и следов пожара, происшедшего семьдесят лет назад, что привело к частичной переделке старой каменной кладки. Старая могучая липа символизировала справедливость. С точки зрения Агнесс, липа была здесь очень удачно спрятана за десятилетним слоем грязи, пыли и сажи. Кто-то поставил на стол распятие и небольшую раку с мощами. Шестеро судебных заседателей окинули Агнесс быстрыми взглядами и продолжили шептаться. Похоже, ее привели слишком рано.

Вслед за ними прибыл секретарь суда, стройный молодой человек. В первый момент Агнесс почудилось, будто Вацлав умудрился обеспечить себе это место, однако молодой человек был ей незнаком. Он неторопливо занял свое место за судейским столом, сев спиной к залу, и раскрыл журнал заседаний.

Судья, хилый, невысокий мужчина, как-то неожиданно очутился посреди зала, и судебные заседатели сначала не заметили его. Только когда конвоиры Агнесс стали навытяжку, те поднялись со своих мест. Судью Агнесс тоже видела впервые. Он был простоволос и торжественно нес в правой руке украшенный судейский жезл. Бедра его обвивал широкий пояс, с которого свисал меч правосудия. За ним шел судебный пристав, тоже вооруженный старинным мечом. Судья сел за стол, вытянул меч из ножен и положил его рядом с распятием и ракой с мощами. Меч сверкал, и его древний вид внушал страх. Затем судья осмотрелся, демонстративно положил свой жезл рядом с мечом, откашлялся и начал заседание.

– Именем клятвы, которой вы клялись его величеству императору Священной Римской империи и нашему всемилостивейшему господину королю Фердинанду, я спрашиваю, был ли этот суд созван в соответствии с правилами, не слишком рано или поздно назначен день суда, не свят ли он или плох, чтобы я мог поднять жезл справедливости и судить о животе, чести и имуществе согласно действующему императорскому праву и правилам Constitutio Criminalis Carolina. [38]

Один из судебных заседателей ответил: