Георгий Соловьев - Отец

— Скажите, Женечка, — заговорил он уже в редакции, когда Женя уселась за свой стол. — Скажите вот что: вы и, допустим, я тоже давно работаем на нашем заводе, и мы решили на материале заводской жизни писать роман. Как известно, всякий роман строится на остром конфликте: какой же узрим мы с вами конфликт?

— Вы просмотрели подшивку? — пряча улыбку, спросила Женя; интересно, какое бы лицо сделалось у Отнякина, если бы она в свою очередь назвала его Тишенькой? — В каждом номере нашей газеты конфликтов хоть отбавляй.

— А вот и нет! Не настоящие это конфликты. — Тихон Отнякин засмеялся; и опять он показался Жене другим, не вчерашним. — Газета полна ежедневными осложнениями — и только. Конфликты подлинные остаются за текстом газетных колонок, а там их не всякий разыщет. Что такое конфликт, Женя?

— Господи! Да сколько об этом пишется во всех газетах и журналах. Острое столкновение…

— Стоп! — скомандовал Тихон Отнякин, — А то вы опять покраснеете… Вы так хорошо краснеете, когда попадаете впросак. — Женя увидела на чуднóм лице редактора умную и добрую улыбку. — Газета, на мой взгляд, занята в основном как бы созерцанием. Понимаете?

— Да, конечно… Процесс познания действительности: от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике… Видите, я не попала впросак и не покраснела.

— И вижу, что вы по-настоящему учились… — Отнякин знал, что Женя бросила вечерний техникум, и сдерживался, чтобы не рассмеяться тому, как Женя опять заливается краской от стыда за свое вчерашнее вранье. — А вы знаете, что вы очень красивая?

— Знаю, — твердо ответила Женя и подумала: «О! Уже начинаются комплименты».

— У меня жена тоже очень красивая, обручили нас еще в детстве по старинному русскому обычаю, будто бы в шутку, а получилось на всю жизнь. И вот живем уже шесть лет и любим друг друга; и сын растет на меня похожим…

— Я снова попала впросак?

— Ну конечно же! Я угадал ваши мысли. Расскажите лучше, как вам работается. Я в подшивке на газетах видел пометки — это ваши? Объясните мне их.

Женя рассказала о своем невеселом предмайском раздумье, о разговоре с Бутурлиным. Отнякин изредка поглядывал на нее, и тогда его черные глаза взблескивали, и это показывало, что он одобряет ее мысли, что они интересны ему.

— Словом, одна часть вашего существа не хочет уже жить, как прежде, а вторая уже просто-таки не может жить, как прежде? — спросил Отнякин, выслушав Женю. — Так?

«Я ему о заводе, о газете, а он… Скакун он какой-то в мыслях», — подумала Женя и не ответила.

— Вот это и есть конфликт! Да какой еще! Это отражение в отдельном человеке большой общечеловеческой борьбы, которая потрясает всю частную жизнь и втягивает всего человека в борьбу. — Отнякин бросил на Женю испытующий взгляд. — Вам еще трудно понять меня. Ну хорошо. Догнать и перегнать капиталистические страны — это наша всенародная историческая задача, поставленная еще Лениным. И вот в этой борьбе наш завод не вышел на передний край борьбы. А ведь борьба уже идет на мировой арене. И соль в том, что на заводе есть все возможности работать лучше.

— Я же вам говорила: Леонид Петрович Бутурлин видит причину отставания в недостатках государственного руководства промышленностью.

— Я согласен с ним… И вот это нас злит, и этого мы терпеть не можем. — Отнякин вытащил из кармана горсть шариков, которые выковырял вчера из земли.

— Но ведь это же повседневное осложнение.

— Нет, не повседневное. Уже хотя бы потому, что грязь в цехах накапливалась годами. Я имею в виду и грязь, засосавшую и некоторых людей, как… Гудилин… Да мало ли еще с чем уже никак не можете смириться не только вы, а многие и многие люди на заводе.

— Об этом довольно часто писала газета.

— И только! Знаете, Женечка, это пока черновой наш разговор. Я хочу, чтобы мы с вами думали об одном. Мне кажется, что общественная мысль на заводе недейственна.

— Бутурлин говорит: на заводе нет действенной производственной политики, — возразила Женя.

— Чувствую, что тут большой смысл есть. Пожалуй, тот смысл, что политическая и организаторская работа на заводе не соответствует ни производственным задачам завода, ни его возможностям. Это конфликт не антагонистический, но тяжелый.

— Тихон Тихонович, я беспартийная.

— Ах, какой конфуз: я, оказывается, демагог! Критикую политическую работу перед лицом беспартийной массы… Ну, вы хоть в профсоюзе-то состоите? Слава богу. Скажите, кто такая Поройкова? — Отнякин вынул из стола папку с материалами.

— Технолог цеха железнодорожных подшипников. Беспартийная.

— Женщина-то ставит серьезнейшую задачу: говорит о коммунистическом воспитании рабочих в труде. — Отнякин ткнул длинным пальцем в папку.

— Бутурлин не хотел публиковать эту статью из дипломатических соображений: говорит, дирекция завода не пойдет на введение метода доверия контроля продукции самим рабочим, надо, говорит, не одной статьей действовать. Потом Вика… то есть Поройкова, нового ничего не открывает: метод доверия уже введен в некоторых цехах на куйбышевском и саратовском заводах, а наш завод особый, хотя бы потому, что у нас кладовые-склады готовой продукции не приспособлены для этого…

— Знаете ли, и тут Бутурлин прав. Рывком не возьмешь, но думать о статье Поройковой нам надо. — Отнякин порылся в папке. — А кто такой Александр Николаевич Поройков?

— Свекор Вики Поройковой, пенсионер, старый рабочий и коммунист.

— Так и вижу этого старика. С душой о детворе пишет. Готовьте статью к печати, только не сильно сокращайте и сберегите этот тон доброго стариковского недовольства. Я люблю недовольных людей. Таких, как ваша Вика Поройкова… — Отнякин надул губы, выпятил грудь, подбоченился и лениво повел сощуренными глазами. — Такая она?

— Точь-в-точь! — рассмеялась Женя.

— Недовольные — они всегда настоящие бойцы. По-хорошему недовольных людей должно быть порядком в цехе у Гудилина?

— Я же вам говорила о Моте Корчагиной.

— Да-да. Эта женщина, обутая в газеты… Нам нужно взять под обстрел Гудилина.

— Опять Гудилин, — протянула Женя. — И так им вся газета полна.

— Видел. Гудилин из тех людей, которые отнимают у нас возможность выигрывать время в соревновании с капиталистическим миром. Об этом думаешь, когда читаешь газетные заметки о нем. Это именно надо сказать гласно на весь завод. А мы щиплем петушка по перышку.

— Опять возврат к повседневным осложнениям?.. Отдельные консерваторы, разные бюрократы, подлежащие изничтожению…

— Да, и все-таки за этим гораздо большее: опять же слабость политической и организаторской работы.

— Слушайте, черногривый лев! Уж не кажется ли вам, что вы пришли на завод, чтобы установить Советскую власть?