Георгий Соловьев - Отец

«Вот чего нам, степнякам, не дано — Волги», — тоскливо подосадовал он уже на правом берегу, ощущая себя вконец пропыленным и пропотевшим. Паром у городского берега приставал в таком месте, где у дебаркадера искупаться было невозможно.

В управлении речного порта, по случаю воскресенья, никого не было. Отложив получение троса на следующее утро и отпустив шофера и рабочего к родне, Артем сел в автобус и поехал домой.

Вика встретила неожиданно приехавшего мужа радостными слезами.

— Артемушка… Наконец-то, — залепетала она. — Наконец-то.:. Злыдень ты мой.

— Да ведь, знаешь ли, работы по горло… Майские праздники и те мы все в поле были… А ты у меня того… располнела… Тяжело тебе? — Артем подвел жену к столу и, выдвинув стул, усадил, целуя. — Мужественная ты у меня… Татьянка, значит, в лагере, и ты у меня совсем одна. — Артем оглядел жилище своей семьи.

Стол со стульями, две кровати, одна двухспальная, другая детская, — вот и вся мебель. Одежда висела на стене, накрытая простыней, белье содержалось в чемоданах под кроватью, а посуда в шкафчике на кухне.

— Ничего, дружок, — сказал он, — недолго еще нам так жить осталось. Коттедж у меня в плане, с садом, с ванной. Ссуду на стройку взял. Совхоз поможет… — Артем запнулся, увидев, как на лице Вики все яснее и яснее появляется выражение гордой обиды и готовности к упорному сопротивлению. — Вика! Надо нам потерпеть, пережить…

— Нам… Переживай сам, как считаешь нужным тебе. А я так, как я считаю. Обо мне не печалься. У меня, Артем, и родительский дом еще есть. Это не твой будущий коттедж с ванной. — Она даже не смотрела на него, весь вид ее теперь выражал непреклонность.

Намек Вики был неприятен: если уж она готова вернуться в дом своего отца, значит, у нее наболело, и она хочет сделать и ему очень больно.

Продолжать разговор было опасно: Вика с виду держится холодно, но потолкуй с ней дальше — разволнуется, а это в ее положении очень нехорошо.

Посидев немного, будто отдыхая, и сделав вид, что разговор их был совсем незначительный, Артем сказал:

— Так ты, Викуша, приготовь чего-нибудь поесть, подкрепиться с дороги, хоть чаю, пока я к своим дойду на часок — тоже надо ведь повидаться. — С этими словами Артем вышел.

Подобные разговоры с женой раньше бывали как-то легки для Артема, можно было всякий раз отшутиться и этим положить конец спору. Теперь же Артему стало нестерпимо жаль жену: увидев ее беременную и, как показалось ему, беспомощную и одинокую, он почувствовал себя виноватым, словно и в самом деле легкомысленно сломал ей жизнь.

«А может, мне и впрямь вернуться в город? Возвращаются же иные… И ничего. Никакой прорехи в совхозе без меня не образуется». — Подумав так, Артем почувствовал ту внутреннюю растерянность, которая отразилась на его лице, когда он здоровался с отцом и матерью, и признался им, что жена его встретила холодно.

— Что ж, папа, докладывать, — ответил Артем на вопрос отца. — Сам вижу: проблема острая.

— Ну и как же? — Александр Николаевич все так же всматривался в сына, словно заодно с матерью, не одобряя его вида.

— И вы осуждаете? — совсем сникнув, выговорил Артем.

Старики молчали.

— Хорошо, — заговорил Артем, медленно поднимая голову. — Мне нужно разобраться, и вы помогите мне. Совершил ли я что-либо бесчестное, ну, хотя бы по отношению к Вике, решив уехать в деревню?

— Нет, Артем, ни я, ни мать этого тебе не говорили, — ответил Александр Николаевич.

— Но вот создалось трудное, гнетущее меня и Вику… и вас. Может, вы своей родительской властью повелите мне вернуться?

— Нет, и этого не будет.

— Так почему же, за что вы меня осуждаете? — В голосе Артема были мука и гнев. — Дезертировать не могу, потому что годы жизни моей, душа моя уже там, в степи, в зреющем урожае. Может, когда-то мой отъезд можно было объяснить порывом энтузиаста, а теперь… А вы осуждаете.

— Не осуждаем, — сказала Варвара Константиновна, — Трудные вы оба с Викой, и нам с вами трудно. Ну-ка. — Варвара Константиновна достала из комода заводскую газету. — Вот она, Вика, какая. Читай.

Это была газета со статьей Вики. Артем пробежал статью.

— Ну и что же?! И я жил когда-то заводскими делами и в газету тоже писал… Как она не может понять, что ее ждет не менее интересная жизнь. И у нас производственная технология, обновление машин и прогресс. Драться тоже есть с кем, если уж хочется жить в борьбе. Как мне ей доказать это?

— То-то, что надо доказать, — поддакнула Варвара Константиновна.

— Если бы только она согласилась пожить у нас подольше, узнала бы, что мы собираемся делать завтра, послезавтра…

— Согласилась пожить… — усмехнулся Александр Николаевич. — А кто все-таки главный? Ты или жена? В иных случаях муж и приказать должен… Вот сват говорит: «Отцовской властью дочь в свой дом верну».

— Вот до чего дело дошло, — угрюмо протянул Артем.

— А!.. — Варвара Константиновна отмахнулась враз обеими руками от мужа и от сына. — Пугает. Не пойдет она к ним, да и мы не пустим. Надолго ли, Артемушка, приехал?

— Завтра обратно…

— Так иди к супруге. Да смотри не ссорься с ней.

— Где уж ссориться… Говорю с ней, будто прощение вымаливаю. — Он встал и пошел к двери. — К нам в совхоз на посевную приезжал писатель. Их из области вроде как мобилизовали на культурное обслуживание сева… Так он говорил мне, что в областной альманах из разных городов Поволжья разные авторы прислали с полдюжины пьес. И как сговорились: все пьесы начинаются с того, что муж объявляет жене о том, что едет по партийной мобилизации навсегда на работу в село. А жена сразу дыбки: где же, мол, детей буду продолжать музыке учить? И в этом весь конфликт. В музыке.

— Нету ему возврата… А если и вернется в город, не будет им и той жизни, которой бы Виктории хотелось, — сказал Александр Николаевич, как только Артем закрыл дверь. — Выход им обоим только один: в общую новую сельскую жизнь идти. И вместе. То есть Артему надо строить эту жизнь.

— Видишь, отец, детям тоже самим строить свою жизнь приходится. А мы-то весь свой век думали, что мы им строили.

— И строили… и построили, чтобы они тоже строили, как им хочется, — ответил Александр Николаевич сердито. — Черти суматошные.

— Забываешь ты, отец, порой, что дети тоже ведь коммунисты. Артем в партию тоже вступал не для проформы. И в деревню он поехал, как на трудное дело своей партии, и, если он изменит этому делу, он изменит партии. А сделает ли это наш Артем?

— Кому ты это говоришь… Только зачем при этом жизни людям путать? — Александр Николаевич сдвинул брови и уставился на жену. — Уж если ты жизнь строишь, так строй ее по всем направлениям.

В прихожей послышались голоса Марины и Жени.