Дмитрий Агалаков - Аквитанская львица

Алиенора была взволнованна — и он это почувствовал.

— Вижу, эта езда будоражит тебя, — привлекая ее к себе и целуя еще и еще, — сказал он. — Подите вон! — бросил Людовик служанкам. За эту ночь король простил ей все выходки — и переправу через Кадмские горы в том числе. — И все же будь осторожнее, милая.

— Буду, — ответив на его последний поцелуй, уже выпархивая из его рук, улыбнулась она.

Людовик проводил ее взглядом. Он подошел к окну, проследил, как она легко запрыгнула на скакуна, натянула уздечку, и тот послушно встал на дыбы. Что и говорить — наездница!

Глядя на жену, выезжавшую за ворота небольшого дворца, предоставленного венценосцам князем Антиохии, король вспомнил вчерашний пир. От песен менестрелей и бесконечных танцев жонглеров и акробатов у него сразу же загудела голова. Да еще вино лилось рекой! Он быстро захмелел, оглох еще быстрее. Странные люди, эти аквитанцы. Там, где они появляются, сразу тянется за ними шлейф всякого сброда с виолами и тамбуринами. Всюду чувственная музыка и слова — эти неизменные спутники трубадуров. Лукавые персонажи: донны, рыцари, пастушки. Куртуазные речи. Миражи сладострастия. Тени порока. Людовик недоумевал, как можно одновременно думать об освобождении Святой земли от сарацин и слушать весь этот вздор, несомненно, богопротивный. А если задуматься о том, что он оставил в Анталии больше половины своих людей, выживших после бойни в Кадмских горах, так и совсем хотелось порвать все струны на сладкозвучных инструментах, что однажды он уже сделал в далеком от Востока Париже, в своем дворце Сите.

Но счастья ему тот гнев не принес.

Впрочем, нежность и страсть, с которой Алиенора отдалась ему, быстро заживила все его раны. Заставила смириться с музыкой менестрелей и даже, в фантазиях, поддаться ее течению. Алиенора вновь околдовала его — легко, без затей. Стоило ей только хлопнуть в ладоши. Ну и пусть, размышлял он. Эта ночь, хоть и на время, но заставила его забыть даже о паломниках, брошенных в Анталии.

Выезжая из дворика, Алиенора оглянулась. Разглядев мужа в одном из окон, она махнула ему рукой, но ответа не дождалась…

…И вот теперь они терялись с Раймундом в предместьях Антиохии — двумя стрелами пронзая пространство, путая следы, оставляя за собой только легкий, сравнимый с дымкой на ветру цокот копыт.

— Ты прогнал всех — никого не пощадил? — на скаку, оборачиваясь к Раймунду, выкрикнула она.

— Если было бы нужно, я бы переселил жителей в горы! Только бы нас оставили вдвоем! Только бы угодить тебе, моя королева!

Она пришпорила коня, и они полетели еще быстрее. Алиенора наслаждалась — наслаждалась скачкой, этой прекрасной мартовской землей, так похожей на Аквитанию в мае, зеленой и пахнущей пряно, с бесконечными оливами; наслаждалась близостью этого мужчины и тем, что сейчас они были вдвоем — одни на белом свете.

— Раймунд, я счастлива! — выкрикнула она. — Слышишь меня?

— Да, моя королева! — откликнулся он, нагоняя ее и обходя в маневре. — И я счастлив!

Он был дорог ей всегда, сколько она себя помнила; в ту ночь, в Бордо, особенно. И когда он уехал, а она, обиженная, не вышла попрощаться, Алиенора думала, что жизнь ее закончилась и теперь она умрет. Долгие годы Раймунд казался ей призраком, лишь воспоминанием. Иногда она думала, что его и нет вовсе. Как и нет той части света, за морями, о которой столько говорили, но которую она никогда не видела и могла уже не увидеть. Но мир перевернулся, и, минуя кровь и смерть многих, она оказалась на другой части земли. Долгожданной земли, обетованной. И теперь Раймунд был единственной реальностью, которая существовала в этом мире и была значима для нее.

За кипарисовым лесом неожиданно вырос крохотный дворец из розового мрамора в греко-мавританском стиле — с арочными террасами и колоннами.

— Господи, что это? — воскликнула она.

— Мой маленький домик, где нас ждет вино, хлеб и немного дичи! — ответил он.

Через пять минут они спешились у этого роскошного произведения архитектуры, Раймунд привязал коней к лимонному деревцу и взял Алиенору за руку:

— Идем?

Королева с улыбкой пожала плечами:

— Идем.

Они поднялись по мраморным ступеням. Раймунд смело распахнул двери, подтолкнул племянницу вперед. Над головой Алиеноры открылся расписной купол, стены украшали мозаичные картины. И какие! Кудлатые фавны с гигантскими фаллосами догоняли на картинах голых вакханок, чтобы повалить их в траву и совокупляться с ними до изнеможения. А где-то за лесом пил вино Пан, окруженный своей свитой…

— Ты себе позволяешь много, — лицо Алиеноры против воли залил румянец. — Ой, как много! — Она обернулась к нему с улыбкой. — Бернара Клервоского на тебя не хватает! Он быстренько бы заставил тебя собственноручно сколоть эти картинки!

— Обойдемся без него на этот раз, моя королева, — сказал Раймунд, нежно беря ее сзади за плечи.

— И то правда, — вновь улыбнулась она.

В арочные окна ярко вливался полуденный свет и горел на мраморных плитах. Они пересекли круглую центральную залу и вошли еще в одни двери. В этой комнате горели дрова в камине, точно растопленном невидимыми призраками; шкуры, покрывала и подушки были наложены на таком расстоянии от него, чтобы искры не подпалили их. Низкие окна были занавешены прозрачными шелковыми шторами, и ветер то и дело шевелил их, вдувал в комнату. Тут стоял низкий столик, накрытый для легкой трапезы. Немного дичи на серебряных блюдах, сладости — фундук в сахаре и миндаль, финики и мед. Немного фруктов — виноград, яблоки и сливы. Вино в серебряных кувшинах и два кубка.

— Да это сказка, — тихо проговорила Алиенора.

— Восточная сказка, — поправил ее Раймунд. — Уголок рая.

— И что за волшебник устроил для нас этот привал? — спросила Алиенора. — Он точно… для двух влюбленных.

— Этот волшебник — я, — честно признался Раймунд. — Я твой Мерлин, твой Артур. — Когда они играли в детстве, то часто давали себе имена легендарных героев. — Твой Ланселот и Роланд.

Алиенора расстегнула пряжку и сбросила плащ.

— Мой Раймунд, — в пику другим названным именам негромко сказала она, подошла к окну и отдернула шелковую занавесь. — Как в сказке, — повторила Алиенора, глядя на зеленеющую округу. Королева присела на раму окна. — У меня устали ноги — сапожки жмут, — тихо сказала она и вытянула правую ногу вперед.

Князь встал перед ней на одно колено и стал стягивать с венценосной племянницы сапожки.

— Прислуги здесь нет, поэтому нам придется все делать самим.

— Я не против, — глядя на него сверху вниз, откликнулась Алиенора.

Что-то тяготило Раймунда, несмотря на всю нежность, которой он был пронизан, и это бросалось в глаза.