Татьяна Янковская - Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

Через неделю пришло письмо от Вальки. Он писал, что видел Аню с отплывающей ракеты, что после его крика все бросились к нему. «Я плакал, а Мария меня утешала. Она говорила, что это и есть настоящая первая любовь». Маша Уральцева плакала над письмом, а у Ани почему-то нет слез и глубоких чувств к Вальке нет. Как будто это не в ее жизни происходит. Рядом, вокруг, но обтекает, не задевая ее. Почему так? Ведь ей всегда кто-нибудь из мальчиков нравился, еще с детского сада, а Валька нет. Неужели потому, что он в колонии был? Но он же хороший, добрый. А вообще она в последнее время так легко не влюбляется, как раньше. Она теперь строже судит. Ее трогает Валькина искренность – кто бы еще мог так открыто проявлять свои чувства? – и ее самолюбию льстит, что ее так любят. Но… почему-то ей не очень жалко Вальку. Наверно, если глубоко пожалеть человека, то невольно его полюбишь, а она этого пока не хочет.

В спортлагере палатки стояли в бору около поселка Орел, недалеко от Огурдино. Каждый день были тренировки по общефизической подготовке и спортивные игры. К волейболу Аня оказалась не слишком способной, были девочки, которые играли гораздо лучше. А вот подачи у нее шли хорошо, особенно, когда она стала подавать крюком. И откуда сила бралась! Кросс на три километра Аня еле выдержала, но пробежала с неплохим временем, на одной силе воли, тогда как некоторые девочки сошли с дистанции.

Девочки в лагере хорошие, доброжелательные. Все они, и мальчики тоже, из городских школ, Аня одна с калирудника. Болтали. Всех волновало, как сложится их будущая жизнь, найдут ли они свою любовь, выйдут ли замуж. Когда Аня поделилась сомнением – а что, если меня никто не полюбит? – черноволосая Дина, которая лучше всех «гасила» мячи у сетки, сказала твердо: «Ну, для тебя хороший человек всегда найдется», и все с ней согласились. Откуда у них такая уверенность, что у Ани все сложится хорошо? Вот, значит, как воспринимают ее другие.

Каждую ночь назначали дежурных по лагерю – двух девочек и двух мальчиков. Они сидели у костра или в палатке, в которую был проведен свет. Дежурным разрешалось спать по очереди, но за разговорами ночь пролетала незаметно. Особенно Ане нравилось дежурить с высоким, немного нелепым на вид, совершенно неспортивным мальчиком по фамилии Чересполосников, с которым можно было вести «умные разговоры», – то, что она больше всего любила в последнее время, хотя не часто попадались люди, с которыми было интересно беседовать.

Хороши были звездные вечера, когда из динамика, повешенного на сосну, лилась музыка. «Маленький цветок» изливал южную страсть в пропитанный хвоей воздух северного леса, и девочки, стоя рядком на скамейке, обхватив друг друга за талии, передвигались влево и вправо, пританцовывая в такт, переполненные счастьем молодости.

Они ходили всем лагерем в поход и, поскольку погода была хорошая, не ставили палатки, а расположились ночевать в поле у реки рядом с деревней, под открытым небом с низкими августовскими звездами. Разве возможно спать в такую ночь, когда тебе семнадцать! Другая жизнь на мгновение ворвалась, напомнила о себе: прибежала бабка из деревни, где мальчики покупали вечером хлеб и молоко, заорала: «Засранцы! Бестолочи! У самих яйца до колен, а мозгов кот наплакал», и еще что-то в том же духе. Мальчишки загоготали, а бабка все разорялась, пока не иссякла. Аня впервые слышала такие коленца, которые непросвещенному человеку и в голову не придут. Вот что такое, наверно, «трехэтажный мат».

Эти двадцать четыре дня лагерной смены – как много они дали! Природа, спорт, дружеское общение, музыка, костры, звездное небо, сосновый бор на берегу Камы, сонное село со старой белой церковью – эти маленькие штрихи жизни, вместе со столь контрастным по ощущениям пребыванием в доме отдыха, раздвинули и дополнили привычную для нее школьную и домашнюю повседневность. Как будто она примерила на себя две разные жизни.

Школьный хор разучивал «Полонез» Огинского. Аня любила его играть, но не знала, что у него есть слова. «Польский край, чудесный край, в огне прошел твой старший брат, и он мелодию принес с собой…» Многоголосие в средней части звучало красиво и мощно: «Мы едины и сильны. В борьбе за дело мира, дети всех народов, мы пришли в Варшаву, чтобы дело мира дружбой отстоять». И почти пианиссимо, нарастая: «Я пришел на слет друзей, принес привет страны своей, под небом голубым пускай звучит напев старинный». По-видимому, слова были написаны недавно – может быть, в честь стран Варшавского договора? Так или иначе, петь эту музыку было приятно. Аня использовала «Полонез» для вопроса по химии, который ей поручили придумать для соревнования команд КВН на местном телевидении. Вопрос был эффектный: сыграв начало полонеза, Аня спрашивала, какое важное открытие было сделано ученым, родившимся в той же стране, что и автор музыки. Как ни странно, их соперники не догадались, что речь шла о Склодовской-Кюри.

Вся семья с восторгом читала «Зеленую лампу» Лидии Либединской. Это ее мать, Татьяна Владимировна Толстая, написала «Детство Лермонтова», книгу, которую Аня любила в детстве, а мужем ее был писатель Юрий Либединский, которого знал дедушка. Аню поразил эпизод из детства Лидии Либединской: ее бабушка, когда умер дед, вынесла во двор и сама разрубила кровать, на которой много лет спала со своим мужем, чтобы больше никто не мог на ней спать. Вот это любовь!

По совету папы Аня прочла воспоминания генерала Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Он был красавец-дворянин, кадровый царский офицер, а потом стал генералом Советской армии. «Близко-далеко», написаная послом в Англии И. Майским, «И один в поле воин», «Щит и меч» – увлекательные книги о советских разведчиках, дипломатах, жизни в разных странах. Много читала современных писателей – Аксенова, которого постоянно печатали в «Юности», Гранина, И. Грекову, из переводных – Ремарка, Хэмингуэя, Митчела Уилсона. Папе нравились отношения героев Уилсона, их остроумные диалоги в «Живи с молнией». А Аню почему-то больше тронули герои книги Ганса Фаллады «Что же дальше, маленький человек?» – простые, обыкновенные, ничем не блиставшие мужчина и женщина, но в их маленькой жизни были большие чувства и настоящие переживания.

В школе они проходили «Тихий Дон» и «Поднятую целину». Марья Макаровна очень удивилась, что на вопрос, кто из героев первого романа им больше понравился, Аня назвала Бунчука. Но жизнь главных героев Шолохова была слишком далека от Ани, хоть и талантливо описана, почему-то они не вызывали такого сочувствия, как персонажи других книг, которые она читала. А сцена казни Бунчука, погибшего за то, во что он верил, его жертвенная жизнь вызывали сострадание и уважение. Хотя то, что он собственноручно расстреливал людей, пусть и врагов… Наверно, поэтому Макара так удивилась и просила ее объяснить, чем же он мог понравиться.