Дмитрий Петровский - Повесть о полках Богунском и Таращанском

Ему-то и поручил Евтушенко «выкрасть дивчину». Васька ее и выкрал.

«Поймать ее — и шлюхой сделать!» — сказал военком Евтушенко. «Есть! Слушаю!» — отвечал Евтушенко и подумал, что поручение это он попомнит «военкому», когда придет время.

Евтушенко признался Денису в непреодолимом своем желании совсем сокрушить военкома.

— Чего же ты его тогда еще не искалечил? — спросил Денис. — Теперь уже поздно. Теперь его ждет одна положенная пуля.

Евтушенко скрипнул зубами.

— Да ведь я был связан клятвой с партизанами, что не выдам себя и ничем себя не обнаружу, чтобы только все знать и все видеть, что творят «подставные комиссары», и только потому и оставил его целым при том случае.

— А теперь он должен быть цел для суда, и трогать его и пальцем нельзя. Гляди, Евтушенко, не то…

— Понятно!.. — сказал Евтушенко, вздохнувши. — Ну, все ж, если гад тот имеет свою организацию, как ты кубло докопаешь? Могила ж нам не ответит.

— Конечно, кубло имеется, и мы его найдем, — отвечал Денис.

— Или у нас с тобой всевидящие очи?

— У народа — всевидящие очи, народ будет судить, он и спрашивать будет.

Евтушенко достал из-за пазухи и протянул Денису пакет.

— Тут все, — сказал он. — «Донос на гетмана зло-' дея» от Евтушенко Кочубею, — продекламировал он.

Денис вскрыл пакет и прочел: «Протокол предварительного допроса бывшего военкома офицера Толченко по поводу контрреволюционной его деятельности».

— Когда делал допрос? — спросил Денис.

— Сегодня утром.

— Почему ж меня не спросил?

— Да ты ж спать хотел, а мне не спалось. Грызла меня мука: боялся — утром отправишь ты его в губернию, и черт его найдет со свечкой.

— Ах ты неспячий! Без допроса ж я не отправлю, — сказал Денис, пряча бумагу в карман. — Значит, еще не веришь в советскую власть?

— Не лови меня на том. Гадам я не верю, а советской власти верю до гроба.

— Сходятся его показания с тем, что ты знаешь?

— Не все сказал, гадюка!

— С Ященко он был связан?

— Вот именно, что был, этого я и допытывался, — * оживился Евтушенко. — Концы — вот они все тут, — он поднял руку, сжатую в кулак.

— Долго ж ты дослеживал. А я так сразу понял, — сказал Денис.

— Ты — стоглазый!

— Да нет, не стоглазый, а выводы делаю. Вот слушай и мотай на ус.

— Ну, может быть, теперь ты поймешь, кто в «казацкую могилу» загнал партизан и убил Кривущенко.

— Верно! — хлопнул себя по лбу Евтушенко.

— Так стоило ли, чтобы это узнать, пускать в ход кулаки?

— Ну вот, уже видно и Волокитино! Вот и дозорные навстречу скачут по тому кургану!.. Стой! — закричал Евтушенко, приподнявшись на седле, и, заложив пальцы в рот, свистнул.

Отряд, мчавшийся с горы, на минуту остановился, затем от него отделились несколько всадников и поскакали вниз, навстречу отряду Кочубея.

— Сам Тыдень встречает! — сказал Евтушенко. — Видно его по повадке. Ёидишь, карабин на левом плече: левша…

— Должно, ушли за границу!.. — сказал, подъезжая, Тыдень.

Он осадил лошадь на галопе, поравнявшись с Денисом.

— Кто это ушли за границу? — спросил Денис, делая вид, что он не понимает, о ком идет речь. Ему хотелось, чтобы Тыдень не так уж вдруг фамильярно заводил его в свои сообщники. Нюхом Денис чувствовал, что Тыдень хочет сразу упростить обстановку.

— Артамонов и Маслов, товарищ комиссар, — сразу меняя тон на резкий, с холодком, отвечал Тыдень.

«Ухо у него музыкальное, — подумал Денис. — И то хорошо».

— Бандюги ушли… Если бы то не граница! Ох мне ж та граница! — вздохнул Тыдень и поднял вверх плетку, показывая вдаль. Он, видно, имел в виду границу с РСФСР, проходившую здесь по Клевени, в десяти верстах от Волокитина.

Они тронули коней и скоро подскакали к «Золотым воротам» поместья знаменитого миллионера-сахарозаводчика Терещенко.

Денис сказал:

— Теперь, Тыдень, на Клевени нет «границы», и ты ее не устанавливай! Сейчас мы там будем. Дай коням передохнуть… Бояться нечего: мы на советской земле.

— А скажи: ты, видно, грамотный? — оглядел Ты лень Дениса, как будто увидел его впервые, с ног до головы. — Что за дурость написана вон на той мраморной доске золотыми буквами? Не понимаю по-французски. Наверно, какая-нибудь подлость супротив народа, а?..

К бронзовым воротам была прикована черная мраморная доска с высеченным на ней золотом девизом инквизиции: «Ad majorem glorian dei».

— «В величайшую славу бога», — перевел Денис. — Это, брат, когда попы людей за правду сжигали, так на лбу у них писали, по-латыни.

— А ну ж, давай, теперь я им ответ отпишу. Давай, хлопцы, швыдче дегтю да липовую доску! — крикнул Тыдень своим сопровождающим.

Мигом были принесены доска и мазницы с дегтем.

— Прицепляй доску над тою! — командовал Тыдень. — Та давай сюда квач!

И, перекинув стремя и став на седло, Тыдень под дружный хохот партизан вывел квачом на липовой доске:

«Бога нема тай не предвыдыця!»

Вслед за этим ворота отворились, и Тыдень с Денисом и Евтушенко въехали в длинную чудесную липовую аллею, ведущую к дворцу миллионера.

Денис, входя с Тыднем в одну из комнат дворца, увидел обломок фарфоровой статуэтки.

— Откуда это?

— Вот какая у нас глина, комиссар! У нас тут недра! — говорил, гордясь богатством своей земли, Тыдень. — Это из нашей глины. Такой глины на свете нет.

И он рассказал Денису о знаменитом фарфоровом заводе Терещенко.

— А спирт пьешь, комиссар? — спросил он Дениса. — Выпей вот, согреешься. Сейчас будет и яишня и огирки, все, что полагается у дорози. Хлопцам тоже полные харчи будут. Евтушенко там сам похозяйнуе, а мы побалакаем.

Тыдень поднялся с налитым до краем стаканом спирта в руке:

— Выпью ж за твое гостеванье, Денис Кочубей!

Он выпил.

— Не пьешь? Понапрасну не пьешь: это аптекарский, без никакой вони, — и голова не дуреет, и сердцу веселей.

— Все равно, он воняет бандитизмом, — сказал Денис. — И советую тебе не пить, если ты хочешь бороться с бандитизмом и стоять за правду и советскую власть, Борись прежде всего с собой.

— А это верно!

Тыдень бросил стакан об пол, разбив его на мелкие осколки.

— Ну, не буду! — торжественно сказал он. — И хлопцам велю не пить от сего часа.

— Ты меня не знаешь, — сказал он Денису, присаживаясь. — Я в горе сейчас. Я в горе, потому что ты меня не видишь. Я революционер и честный человек. Я рад, что ты приехал. Э, да что там! — махнул он рукой. — Давай поговорим о делах. Я уже знаю про тебя все, что мне надо знать. Партизанская разведка — ты ж знаешь, что такое. Только дай мне того военкома — он мой. А я сдаюсь советской власти — настоящей, а не поддельной. Не контрреволюционной заманке, что у нас на Глу-ховщине была. Тут была такая контрреволюция, что и оккупанты того не сочинили для чужого народа, как эти для своего. Какой он им «свой»? Это издыхающие гады. Издыхающий гад жалит, и хвостом жалит. Тут был такой гад, я наступил ему на хвост! — и больше ничего. В чем я виноват?.. Да, виноват! — крикнул он, увидев, что Денис собрался ему возражать. — Знаю, я виноват. И за все я отвечу. Я жизнью отвечу. Если для советской власти нужна моя жизнь — вот она!.. Мне она не нужна для себя.