Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

— Виктория, синьор! Государь снял опалу! Свобода.

— Наконец-то! — Гвидо сел на кровать и заплакал. — А я уже отча­ялся. Свобода! Как же ты добился этого?

— Выручил Никола Угодник! Не зря мы ему молились! Поистине чудо сотворил защитник наш. Пойдём в церковь, поставим ему свечу в благодарность.

В Никольской церкви они заказали благодарственный молебен. Ондрей выгреб из калиты последние серебряные монетки и купил тол­стую свечу

— Не знаю, Андрео, смогу ли когда-нибудь отблагодарить тебя. Без тебя сгнил бы в узилище. Возьми пока, как залог, — сказал Спинола, и сняв с руки золотой перстень с алым яхонтом, отдал Ондрею.

Тот постеснялся надеть дорогой перстень и спрятал в опустев­шую калиту.

— Теперь пойдём к Пьетро! — сказал синьор.

Как ахнул Солари, увидев друга на свободе:

— Слава Мадонне! Мы снова вместе! Государь простил тебя?

— Андрео да русские попы умолили грозного царя. Простил? Что прощать-то? Я перед Иоанном не грешен. Но коварным гадам, клевет­никам, по чьей милости я столько просидел на цепи, я не прощу! Ан- тонио Венецианец заплатит мне полной мерой за подлый донос. И этот чёртов грек, Рало, тоже.

— Что ты, Гвидо! Ведь ты христианин. Тебя простили ради Рож­дества Христова. Прости и ты! К тому же Антонио месяц назад уехал в Ригу. Его уже не догонишь. А мстить боярину Рало? Ты с ума сошёл! Он ближний боярин государыни. Мало тебе было её гнева? Эта Софья Па- леолог — страшная женщина, лучше её не трогать.

— Право, синьор Гвидо, — заметил Ондрей. — Едва закончились ваши злоключения, а вы уже ищете новых?

— Брось, дружище! Ты на свободе, так будем радоваться. Ката­рина! Накрывай на стол, не видишь, какой гость у меня сегодня.

Служанка подала угощение. Пьетро достал бутылку.

— Поставь третий прибор, — сказал Гвидо. — Патер Андрео мне больше не слуга. Он-то и вызволил меня из беды.

После Рождества Ондрея вызвал епископ Прохор:

— Ну, как там твой фрязин? Рад, небось. Первый караван в Крым пойдёт после Пасхи. Так что время ещё есть. А книгу Василия Великого надо перетолмачить. Садись-ка снова за работу.

— Я только начал писать набело трактат Исаака Сирина.

— Поручим эту работу отцу Ефросину. Он переписчик знатный. А греческий знает слабо, толмачить не может. Так что, с Богом!

В тот же день синьор Спинола встретился с дьяком Курицыным. Нужно было сверить текст договора, прежде чем представить его го­сударю. Спинола вернулся сияющий.

— Семь сороков соболей платит мне царь за все товары! Семь со­роков! Я не только покрою все расходы, но и получу дукат на дукат! И привезу столь ценный договор. Мессир Дориа будет доволен.

Синьор и Пьетро Солари распили ещё бутылку тосканского и долго спорили о том, каких мастеров нужно прислать в Московию в первую очередь.

Договор государь утвердил. А меха из царской сокровищницы выдали через неделю. Синьор Гвидо долго любовался красой тёмных соболиных шкурок. Их надо было пересыпать тёртой полынью от моли, упаковать, и спрятать в сухом, холодном погребе.

Важных дел у синьора Гвидо после этого не осталось. Приходи­лось ждать Пасхи. Он много гулял по Москве, выучил десятка два фраз по-русски, часами пропадал в Кремле, смотрел, как мастера под руко­водством Пьетро Солари отделывали Грановитую палату.

А Ондрей с утра до вечера гнул спину над трактатом Василия Ве­ликого. Как ни старался, до Пасхи кончить не успел. Наконец, он по­ставил в конце «Аминь».

Перебеливать должен был Евфросин. До отъезда оставалось пять дней. Ворон перечинил сбрую, проверил вьюки, выгуливал засто­явшихся за зиму коней — готовились в обратный путь.

Епископ Прохор на прощанье благословил Ондрея пятью ико­нами:

— Для русской церкви в Кафе. Блюди веру православную.

После Пасхи государь отправил боярина Лобана Колычева по­слом в Крым. Синьор Спинола надеялся, что государь удостоит его от­пуска — прощальной аудиенции. Но Великий Князь уехал в Вологду, и Гвидо напутствовали князь Данило Холмский и дьяк Василий Фёдо- рыч. Все формальности были выполнены, и путники по Ордынке вы­ехали из города.

В Серпухове их уже дожидались татары Измаил-бея. Ондрей пом­нил почти всех. Сафи-бей встретил его широкой улыбкой:

— Живой, урус мулла! Не съели тебя медведи в Москве? А где же друг твой, Стёпа?

Вместо Степана Фёдоровича с посольством ехал старый подья­чий Фрол.

Потянулась опять дорога. Заехали в станицу Волчью. Вани не было. Атаман встретил их озабоченный:

— Слух прошёл, что ордынские царевичи готовят большой набег на Русь. У меня почти все люди в степи, в дозорах. Ты, Измаил-бей, лучше держи ближе к Днепру. Литовские казаки, бывает, шалят, но на вас нападать, небось, побоятся.

— Я и сам так думаю, — кивнул Измаил-бей.

От Волчьей повернули на запад. Измаил-бей явно был встрево­жен. Он вёл караван большими переходами. Удвоил число боковых до­зоров. Головной теперь уходил дальше от основного отряда.

Ондрей ехал с Сафи-беем в головном дозоре. Древний, полуза­росший шлях бежал под копытами их коней. За ними, отстав шагов на двадцать, ехали воины Сафи-бея: Мусстафа и Керим.

— Чего Измаил-бей боится? — говорил Сафи. — От ордынцев мы ушли, а литовские черкасы при виде татар по кустам прячутся. У них только усы длинные да хвастать здоровы. Говорили, что твой господин в Москве в беду попал. Ему, мол, чуть голову не отрубили. Расскажи, урус мулла, интересно.

— Было дело, — ответил Ондрей. — Ну, голову синьору, слава Богу, рубить не собирались. А в железа попал. Однако удалось выручить.

— И кто же выручил? Неужто ты?

— Не я один, — ответил Ондрей и начал рассказывать историю московских бед.

Сафи-бей слушал с живым интересом:

— Почему царица обиделась? Фряжские панцири очень хороши. Я видел. Ну, нам, татарам, такой панцирь ни к чему. Наша защита — лов­кость и быстрота.

Дорога подошла к дубовой роще. Обычно Сафи-бей замечал во­круг каждую сломанную веточку, каждый след. А тут увлекся рассказом. Вдруг его гнедой насторожил уши. Есаул схватился за рукоять сабли.

Поздно. Сверху, из нависших над дорогой ветвей, на его плечи прыгнул здоровенный казак. В тот же момент второй черкас обру­шился на Ондрея. Все четверо свалились с коней на дорогу, а из кустов выскочило ещё пятеро казаков.

— Засада! — закричал Сафи-бей.

Керим, обнажив саблю, рванулся на помощь, Мустафа круто по­вернул коня и поскакал назад, предупредить.

Ондрей, поднявшись, как медведь, стряхнул с себя нападавших. Оружия у него не было, кулаком он сбил с ног толстого казака, отбро­сил второго.

Выстрел из пищали свалил Керима. На Сафи-бея навалилось чет­веро. Один из нападавших страшно закричал и откатился, зажимая рану в животе. Ондрей кинулся на помощь другу, но удар шестопёром по голове оглушил его. Очнулся Ондрей не сразу. Толстый казак с вис­лыми усами лил на него воду из ведра. Рядом, привалившись спиной к дереву, полусидел связанный по рукам и ногам Сафи-бей.