Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

— Как? Почему?

Генерал устало махнул рукой:

— При этаком воеводе иначе и быть не могло! Чванливый дурак! Я пришёл к нему за два дня перед битвой, говорю: «Бездействие смерти подобно!». Тараруй меня и слушать не стал. Беспомощным сви­детелем ждать неизбежной гибели войска? Сие не по мне. Я и уехал в Полоцк. Потому и жив. А полковник Дуглас погиб! Полковники Фор- рет и Бокхофен в плену.

— Горестная история, — заметил Гордон. — Какую же кару понесёт князь Хованский за сие поражение?

— Никакой, — ответил Делейл. — Государь милостив и простил его. Молвил: «Видно, за грехи наши карает Господь». А вот боярину Милославскому досталось. Похвалился, что ежели бы государь послал с войском его, привёл бы пленником польского короля. Царь хвасту­нов не терпит. Вскочил, кричит: «Ты, страдник, худой человечишка! Да как ты смеешь, б.... сын, хвалиться своим могуществом в деле рат­ном? Когда ты ходил с полками, какие победы показал над неприяте­лем?». Дал старику пощёчину, отодрал за бороду и пинками вышиб его из палаты. Его Величество гневлив, да отходчив. Простит.

— Откуда вы узнали сие, генерал? — спросил полковник Кроу форд.

— Ордин-Нащёкин рассказал. Я его как раз после думы встретил.

В ноябре боярин Милославский устроил полку смотр. Солдаты уверенно держали строй, дружно выполняли команды.

— Молодец, майор! — похвалил боярин Гордона. — Добро ты их выучил. Нынче я у тебя шестьсот солдат заберу. Новый стрелецкий полк Никифора Колобова ладим. Да ты бы подучил его маленько. Ни- кифор в конюшенном приказе служил, ваших пехотных дел не разу­меет.

Горько было отдавать обученных солдат полуграмотному голове Колобову. Приказ! Впрочем, лучших из них, и Хомяка в том числе, Гор­дон не отдал.

Солдаты не хотели идти в новый полк. Горевали. Многие потом дезертировали. А Гордон получил шесть сотен новых солдат и при­нялся их обучать.

В Москву прибыли цесарские послы, бароны Колуччи и Майер- берг, толковать о замирении с Польшей. У них в доме капеллан еже­дневно служил мессу. Католического храма в Немецкой слободе не было. Лютеран здесь терпели, а католиков считали заклятыми врагами своей веры. При всяком удобном случае Патрик ходил на мессу.

В Рождественский пост всех прибывших офицеров собрали в избе Иноземного приказа, принимать присягу.

На улице ясный день, а тут полутемно, душно. Слюдяные оконца пропускают совсем мало света. Только виднеется в красном углу, под иконами, окладистая борода боярина Милославского, да две свечи освещают толстый том Библии и чёрный сюртук голландского па­стора.

Гордон уселся в углу, на лавке. Думал о чем-то своём, особо не вслушивался. Вдруг что-то задело его:

— Что он говорит!!!

«Служить Его Величеству верой и правдой во все дни нашей жизни.».

— Как же так?! — возмутился Патрик. — Я сговаривался в Варшаве с боярином Леонтьевым на три года! Нет! Такую присягу я не под­пишу!

Два часа дьяк Прокофьев и сам боярин Илья Данилович угова­ривали упрямого шотландца. В конце концов, он присягнул на службу Великому государю до конца войны с поляками.

Полковник Дэниел Кроуфорд был человек добрый и подлинный джентльмен. Однако утруждать себя излишними заботами не любил. Для решения полковых дел в Иноземный приказ посылал Гордона.

До чего же Патрик не любил туда ходить! Уж больно не хотелось встречаться с наглым Мишкой Кузовлёвым. Патрик частенько шел к другому дьяку. С седобородым Ефимом Прокофьевым сговориться было куда проще.

К Рождеству Гордону выдали в Сибирском приказе давно обе­щанных соболей. Вот Патрик и надумал наладить сердечное согласие с сиими канцелярскими крысами. Второго генваря Патрик устроил у себя богатый пир и пригласил весь приказ, окромя Мишки. За празд­ничным столом поклонился каждому соболиной шкуркой, кому и двумя, по чину.

С той поры в Иноземном приказе Гордона встречали как род­ного и не раз выручали из беды.

Жизнь и служба входили в накатанную колею: с утра обучение солдат строю, вечером отдых и развлечения в Немецкой слободе. На Валентинов день тянул по жребию возлюбленную, перед Пасхой долго и тяжко болел. Господь спас, выбрался.

Мучило одно: медные деньги дешевели на глазах. Когда Патрик приехал в Москву, за серебряную копейку давали три медных, к Рож­деству шесть, а летом уже десять копеек. Офицеры жаловались много раз, наконец, им повысили оклады на четверть.

Умер ближний боярин, Борис Иванович Морозов. Он завещал выдать каждому иноземному офицеру месячный оклад серебром. Не­чаянная радость.

На Троицу устроили конные бега. Гордон пришёл первым и вы­играл сто рублей. Почти все деньги потратил на пирушку с друзьями.

25 июля Гордон, как обычно, муштровал полк на поле у Ново­спасского монастыря. Внезапно подскакал полковник Кроуфорд:

— В городе бунт! Чернь поднялась из-за медных денег. Веди полк к Таганским воротам.

— Где же государь?

— Говорят, в Коломенском.

Подошли к Таганке. По наплавному мосту через Москва-реку валит толпа горожан. Вроде бы без оружия. Орут, машут палками. Пол­ковник было подъехал к толпе. Его тут же окружили:

— Басурман! Изменник! Тащи его с коня, робя!

Кроуфорд выдернул палаш, да нападавших было уж очень много.

— Стой, братцы! Это ж полковник Кроуфорд! Добрый немчин, не изменник! Я у него два года отслужил, — крикнул бородатый стре­лец.

В толпе нашлось ещё трое бывших солдат Кроуфорда:

— То правда! Мы его знаем! Отпустите его, мужики.

Выдернув пистоль, Патрик гнал коня на выручку своему коман­диру.

Обошлось. Отпустили.

— Дело худо. Надо немедля вести полк на помощь государю! — заметил Патрик.

— Без приказа? Как можно! — не согласился полковник. — Да и где теперь царь? Может, в Кремль уехал? Подождём.

Послал в Коломенское на разведку лейтенанта Скворцова.

Полк стоял в ротных каре. Жарко. Время идёт. Что делать, не­понятно.

Гордон медленно ехал мимо строя. В первой шеренге выделялась толстая морда и хитрые глаза Хомяка. Патрик подозвал его:

— Хорошо бы разузнать, что и как.

Сержант ухмыльнулся, кивнул:

— У меня в Гончарной слободе кум живёт. Дозвольте, я сбегаю. Может, что и узнаю.

— Ступай!

Хомяк отдал мушкет солдату и пропал в толпе.

Жара. Из окрестных изб набежало любопытных. Разглядывают солдат, переговариваются. Гордон оттеснил их конём подальше от строя.

«В полку восемьсот человек — мордва и черемисы, — подумал Патрик. — На них можно положиться. Не сбегут. Москвичей, к счастью, совсем мало».

На всякий случай приказал офицерам строго следить за солда­тами, из строя не выпускать, разговоров не дозволять. Опять подъехал к полковнику:

— Сэр! Вы нынче упускаете редчайший случай отличиться перед Его Величеством! Представьте, вокруг царя — мятежники, а вы приве­дёте верный полк! Коль велика будет благодарность государя!