Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

В последний штурм усатый янычар ранил меня в плечо. Янычара-то зарубил, да рана воспалилась. Чуть не подох. С полгода провалялся у матушки в Духовщине. Выходила матушка, слава Богу.

Возвращаться к гетману не хочу — платит плохо. Хорошо, коли раз в год, а там — живи, как знаешь. Пришли мы к гетману жаловаться, а он грит: «Казака война кормит. Добывайте хабар сами. Вон, на Кар­пенко кафтан золотом шит, с убитого турецкого паши снял. Небось, рублей пятьдесят стоит».

А я брезгую мертвых обирать. Грех. Не по-хрестьянски. Хучь и турок, — вздохнул Лёха. — Приехал в Москву, думал, в стрельцы по­даться.

В Приказе подьячий молвил: «Поедешь в Тобольск? Поверстаю. А в Москве и не мечтай. Тут в стрельцы только своих берут, стрелецких сынов».

Я ему: «Великий государь Феодор Алексеич пожаловал чигирин­ских сидельцев, а раненых особо».

А он, тварь щербатая, ржёт как лошадь: «Ты ж у гетмана в сер­дюках служил! Вот у Самойловича и проси награду».

Обидно! Хотел ему в посул лису дать, не берёт. Дескать, шкура порченная, да и выделка ни к чёрту. Кабы бобра. А где ему бобра взять? Придётся домой ни с чем ехать.

«Хорош парень. Прямой да надёжный, — подумал Иван. — Только уж очень прост. На таких воду возят».

— Ничо, паря, авось обойдётся. Я вить тоже в Москву приехал места искать. В Иноземном приказе дядька моей жёнки — подьячим. Мужик он, правду сказать, скупой да недобрый. А всё ж родич. Может, и помогнёт? Пошли вместе.

В Приказе Семён Никитич едва кивнул на поясной поклон ро­дича. Правда, бочонок липового мёду взял с удовольствием. Огладил бороду:

— Здорово, Ванька. Почто пожаловал? Али набедокурил в Ка­зани?

— Государь прислал нам воеводу, князя Оболенского. Новый дьяк в приказе всем старым сказал: «Пошли вон! Не надобны. У меня свои есть».

— Эвона! Знать, место искать приехал. То ныне нелегко будет, — подьячий пожевал губами, подумал. — А хошь в Севск? Полковник Гор­дон приехал, ему как раз грамотей надобен. В драгунский полк. Кафтан добрый да коня дадут. И платят исправно. Гордон, хучь и немец, а мужик справедливый. Зря не забижает.

Иван прикинул: «В иноземных полках платят лучше, чем стрель­цам. Но и служить тяжелее. Стрельцы-то две недели в карауле, две не­дели в лавке. И что за человек этот Гордон?»

— А ты погодь, племяш. Гордон как раз у боярина. Спросим.

Скоро из белой половины вышел иноземец в драгунском мун­дире.

«Он! — сообразил Иван. — Высок, тощ, лицо суровое».

— Господин полковник! — окликнул его Семён Никитич. — Вы да­веча сказать изволили, дескать, грамотный писарь нужен. Вот и ока­зия, племяш мой, Ванька из Казани. Зело грамотен. Может, сгодится?

Гордон глянул пронзительно:

— Крещёный татарин? Добро. Татары — служаки хорошие. А за- воруешь, три шкуры спущу. Рука у меня тяжёлая.

Иван низко поклонился иноземцу:

— Тут ещё дружок мой. Возьмите и его.

Лёха, робея, вышел из тёмного угла.

— Кто таков? — спросил Гордон.

— Лёха Куницин, дворянский сын, служил в сердюцком полку урядником. Ныне места ищу.

— В Чигирине был? Сердюки там славно дрались.

— Был. Воевал достойно, два раза на вылазки ходил. Там и ранен.

— Годишься. Поедешь в Севск, посмотрю. Коли службу знаешь, возьму поручиком. Пошли.

На улице Гордон сел в ладные санки, запряжённые гнедой кобыл­кой, указал друзьям встать на запятки и покатил в Немецкую слободу.

Дом у Гордона большой, в два жилья, во дворе конюшни, службы, сараи. Лёху с Иваном полковник отправил в людскую: покормят и устроят.

Жена, Кэтти, встретила его на крыльце, поднявшись на цы­почки, поцеловала:

— К приезду гостя всё готово, с обедом я постаралась.

Ждали старого друга и покровителя, Тома Кроуфорда. Тот при­ехал с юным Францем Лефортом, и обрадованный Гордон пригласил гостей к столу.

Красавец и балагур Франц недавно стал его свойственником: же­нился на прелестной Элизе Сугэ, двоюродной сестре Кэт, и успел со­вершенно очаровать полковника.

А не так давно Лефорт появился здесь без гроша в кармане, не зная ни одного человека. Архангельский воевода семь месяцев не пускал его в Москву, не давал пропуска.

Да только Лефорта так не остановишь! За это время он в совер­шенстве выучил русский. Узнал, что живёт в Москве швейцарский не­гоциант Балуа. Написал незнакомому человеку: «Я, Франц Лефорт, из Женевы.».

Лефортов знали. Балуа исхлопотал Францу пропуск и прислал денег на дорогу. Судьба переменчива! Через неделю он подружился с голландским посланником, а после его отъезда стал лучшим другом анг­лийского посла Гебдона. Нынче Франц запросто вхож в дом ближнего боярина, князя Василия Васильевича Голицина, и, хоть до сих пор не получил ни чина, ни места, в его быстрой карьере Гордон не сомне­вался.

Удивительный человек. Потолкуешь с ним полчаса — и, кажется, с детства дружил.

После обильного и вкусного обеда мужчины, по английскому обычаю, остались за графином доброго вина. Лефорт поднял бокал:

— Ваше здоровье, Патрик! Как вы добыли здесь такое прекрас­ное вино?

Гордон рассмеялся, долил гостю мальвазии:

— Прошлый год выпросил у царя разрешение на беспошлинный ввоз вина для домашних надобностей. Три бочки ренского, бочку маль­вазии да и водки. Есть чем угостить друзей.

— Шарман! Признаться, не ждал я встретить в Москве такое об­щество. Вы, шотландский аристократ из лучшей фамилии, и вдруг на службе у московитов! Каким ветром вас занесло к здешним медведям?

— Тем же, что и вас, Франц. Вы ведь тоже из младших сыновей? К тому же, некоторый авантюризм в характере, детские мечты о ве­ликой судьбе.

Гордон покрутил вино в бокале, подумал: «И впрямь, нелёгкая судьба занесла меня к Московскому государю. Да не рассказывать же сему щёголю о былых неудачах!».

— Говорят, ты, Патрик, получил новое назначение? — спросил Кроуфорд.

— Написал прошение об отставке. Пора бы и домой вернуться. Приехал в Москву, а Милославский говорит: «Царь жалует тебя к руке. В Чигирине зело надобен инженер, крепость подновить. В прошлом году султан город взять не смог, нынче снова большую рать собирает. Там будет жарко». Отказаться нельзя, поруха чести. Под мою руку ещё полк стрельцов отдали.

— Но хоть жалованье прибавят?

— Не любят московиты точных слов, говорят: «Служи усердно и будь уверен в царской милости». Да ведь я шотландец! От меня пу­стыми обещаниями не отделаешься. Добавили сто рублей в год, мало того, жалование всем офицерам за год получу. Другое заботит: берут инженером, а ведь я ни одного форта не выстроил. Да в Польше совре­менных крепостей негусто. Придётся по книгам. У меня подполковник Ландельс — человек просвещённый, надеюсь, поможет.

Лефорт поведал кремлёвские новости: Государь Феодор Алек- сеич всё так же мается цингой, ни учёные лекари, ни знахари не помо­гают. Ходит с трудом, ноги распухли. У него нынче в любимцах князь Василь Васильевич Голицин: носит царю польские книжки и парсуны, читают вместе. Наверху польский язык в моде. Много споров о войне на Украине. Лефорт отхлебнул мальвазию и спросил: