Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Чебахан встала, отложила свое шитье и взяла у Озермеса куропаток, Хабек, с визгом бросившись к Самыру, заступил задними лапами за передние и полетел головой вперед. На прелестном лице Чебахан за сияла улыбка.

— Мир нашему дому, — сказал Озермес, — а у нас здесь и в самом деле хорошо.

— Да будет добрым твое возвращение, — ответила она. — Ты здороваешься так, будто отсутствовал целую вечность.

— Так оно и есть, я побывал у одного из наших прародителей.

Чебахан вытаращила глаза:

— Побывал?..

— Поедим, расскажу.

Накормив его, Самыра, Хабека и поев сама, Чебахан принесла из речки свежей воды и вопросительно уставилась на Озермеса. Он показал, чтобы она села рядом, и принялся рассказывать. Когда он умолк, она вздохнула.

— Я тоже хотела бы это увидеть.

— Хоть завтра, — согласился Озермес, — может, обнаружим там еще что нибудь. А что было у вас?

Она улыбнулась.

— Досталось Хабеку. Он напал на дрозда, и тот клюнул его в нос. Других происшествий Тха нам не послал.

— Если мне повезет добраться до вершины Ошхамахо, скажу Тха, чтобы почаще веселил тебя и защищал от дрозда Хабека.

Чебахан прыснула.

— О, муж мой, какой же ты!.. Ты сказал так, будто Txa твой приятель или наш сосед.

Озермес пожал плечами.

— Я не возражал бы, чтобы он оказался соседом, тогда я давно бы уже о многом потолковал с ним. Хочешь, скажу, что я о нем думаю?

— Скажи, — неуверенно согласилась она, посмотрев на багровеющее небо, — но ты ведь не станешь непочтительно отзываться о нем?

— Я скажу то, что думаю. Не бойся, мой отец не поклонялся Аллаху, и проклинали его за это только муллы. Магометане чтут Аллаха, адыги — Тха, русские — Бога, а другие народы, наверно, еще кого-то. Я иногда думаю, что, может быть, все это разные имена одного и того же большого Духа. Вот посмотри. Видишь солнце? Оно есть. Потом, ночью, мы увидим на небе звезды и луну. Каждый день мы видим вокруг себя горы, слышим, как голосом речной воды смеется красавица Псыхогуаше, я видел скачущего на кабане Мазитху... Все наши боги заняты своим делом, у всех у них человеческий облик, они такие же, как мы. А Тха, или Аллах, или Бог, какие они? Почему они никогда не показываются людям, не протягивают им руку милосердия и помощи?

Чебахан, продолжая время от времени поглядывать на небо, спросила:

— А может, Тха так и делает, но мы этого не замечаем, потому что он невидим?

— Возможно, ведь душа невидима тоже. Однако понять действия Тха не только трудно, но и вряд ли возможно. Когда на меня свалилась лавина, я долго думал, зачем Тха понадобилось обрушить на меня снег. — Он усмехнулся. — Объяснения этому я не нашел. Если Тха наказывал меня, то за что? Хотел припугнуть? Но для чего? Испытывал меня и тебя? Но если Тха столь мудр и всевидящ, как говорят о нем, то он должен заранее знать, как поведут себя Озермес и Чебахан в том или ином случае. Мулла в мектебе только и делал, что твердил нам: Аллах мудр, справедлив, все видит, все знает, он суров, он жестоко наказывает тех, кто попробует выйти из под его воли... У меня был друг, русский, — кажется, я уже вспоминал этого доброго человека, — он не любил своего царя, так же как мой отец не любил пши. Однажды, когда я гостил у него, к нему приехал служитель Бога из русского войска. И тот тоже повторял, что его Бог премудрый, справедливый, всевидящий, но требует, чтобы верующие в него истязали свое тело, а тех, кто, по его мнению, грешил, посылает в ад. Я спросил у него, как его Бог относится к тому, что верующие в него убивают адыгов, и как он вообще относится к убийству человека человеком. Христианский мулла сказал, что заповедь их Бога — не убий и что убийцы, которые не раскаются, будут Богом наказаны. Выходит, сказал я, что ваш Бог, вроде нас, берет кровь за кровь. Друг мой стал смеяться, а служитель Бога рассердился и сказал, что прощает мои слова лишь потому, что я не ведаю, что говорю, а Бог велел прощать неразумных и грешников. Я поблагодарил его за доброту и попросил разрешения задать еще один вопрос. Он согласился, и я спросил, говорит ли он своим воинам, чтобы они, помня завет Бога, не убивали нас. Он разозлился так, что лицо его побагровело, и перестал разговаривать со мной. Они с моим другом стали пить русскую махсыму, а я попрощался и ушел. Вспомнил я об этом вот почему: будь у нас прислужники Тха, они, наверно, утверждали бы то же самое, что и служитель христианского Бога... С тех пор как мы оказались здесь одни, я стал сомневаться и в мудрости Тха, и порой в том, что он вообще существует. По моему, вера в Тха превращает человека в раба, вселяет в него страх, и он, поднимая голову, видит не простор неба и солнце, а меч, висящий на волоске над его шеей.

Чебахан задумалась.

— Скажи, а наши прародители, тот, чей скелет ты увидел, и другие, жившие в седые времена, они верили в Тха?

— Нет. Для них источником жизни было Солнце.

— А не может быть, что Тха существовал всегда, но, увидев, что великаны адыги почитают не его, а Солнце, разгневался и уничтожил их?

— Этого нам не узнать, белорукая. Однако даже если это было так и он действительно погубил наших предков, откуда тогда появились мы? — Озермес посмотрел на кладбище, где покоились их первенец, которому Псхатха не дал души, разбившаяся на камнях Абадзеха, мальчик ее, убитый безжалостной пулей, и сраженный стрелой самострела абрек Меджид, и закончил: — Если Тха есть, пусть явится сюда и потолкует со мной, как мужчина с мужчиной. — Он постучал тыльной стороной правой руки по ладони левой*.

— Не говори так! — в страхе пролепетала Чебахан.

— Просьба женщины для мужчины весомее, чем веление Тха. — Озермес засмеялся так, что Самыр, дремавший у их ног, вскочил и уставился на него, словно на чужого.

Вскоре они собрались спать. И тогда Чебахан сказала Озермесу, что в конце года у нее должен появиться ребенок. Вот почему так менялось ее настроение, подумал он, но ничего не сказал, от радости у него сдавило горло. Потом, напустив на себя суровость, откашлялся и, не глядя на Чебахан, сдержанно произнес:

* Жест, усиливающий значение сказанного.

— Так тому и быть. Что ж, надо будет запасти на зиму побольше еды и дров.

Озермесу думалось, будто колесо времени стало вращаться медленнее. Возможно, казалось ему так потому, что он, как и Чебахан, жил теперь в ожидании того зимнего дня или ночи, когда она произведет на свет ребенка, а может быть, и по причине того, что старался разгадать загадку бытия, выяснить, кем установлен срок, когда душа человека должна оставить его и переселиться во что нибудь иное, и кем была создана твердь и все, что живет на ней?

Когда он оставался один и бродил по горам, в сумрачных ущельях или среди затянутых туманом деревьев возникали какие то расплывчатые видения, слышались тихие голоса, один раз вдали промелькнул скачущий на кабане Мазитха, потом он увидел за кустами на берегу светловолосую голову женщины. Попеременно поднимая серебристые мокрые руки, она причесывалась пальцами. Видение было таким расплывчатым, что казалось облаком, принявшим очертания женщины. Неслышно ступая, Озермес подошел поближе и увидел, что женщина похожа на Чебахан. Длинные волосы скрадывали ее нагое, белое и тонкое, просвечивающее насквозь тело, ноги были опущены в воду. Озермес догадался, что это Псыхогуаше. Наверно, услышав шаги Озермеса, она посмотрела на него огромными, светлыми, как вода в утреннем озере, глазами, обвернулась своими волосами и сперва побежала вверх по реке, не касаясь поверхности воды босыми ногами, а потом опустилась в реку и слилась с ней. Появление ее не удивило Озермеса. Не исключено, что она могла являться и раньше, но он, занятый охотой, не замечал ее. Он тут же забыл об этой встрече. Имея такую красивую теплую жену, как Чебахан, можно было не интересоваться Псыхогуаше, сквозь тело которой просвечивают деревья и камни.