Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)

— Усилия их не столько отчаянные, сколь коварные. Ты прочел сообщение с позиций убежденного коммуниста и, бесспорно, уловил самую суть. А теперь прочти его еще раз глазами обывателя, ну, или хотя бы с недоверием. Тогда ты обнаружишь еще кое-что…

— Что тут можно обнаружить? — недоуменно пожал плечами Лейриц.

— Обрати-ка внимание на фразу: «Твердая воля союзников положить конец ненужной вражде выразилась в том, что они ужо дважды удержали румынские войска, намеревавшиеся перейти демаркационную линию, затем границы нейтральной зоны, предотвратив тем самым их дальнейшее продвижение к Будапешту». Если верить Антанте, выходит, что румынам оказалось не под силу удушить нас не потому, что мы… ты, я, Штейнбрюк, Зайдлер, Муссонг и все участники революционного переворота 21 марта захлопнули двери перед их носом на подступах к Соль-ноку, не потому, что полки победоносной Красной Армии под водительством Штромфельда нанесли румынам сокрушительное поражение под Мишкольцем, разгромили их в районе Токайских гор и заставили отступить за Тису. Не потому, наконец, что, стремясь оказать нам действенную помощь, войска Украинской Советской Республики атаковали с тыла румынскую армию и с боями дошли почти до Кишинева… А неотразимая сила международной пролетарской солидарности?! Какое там! На нашу боевую мощь нет и намека. Всеми своими успехами мы, видите ли, обязаны великодушию и миролюбию Антанты. Не внять пожеланиям этакой почтенной и добросердечной Антанты а впрямь грешно.

— Но кто же примет это всерьез, Тибор?

— Кто? Сотни и сотни тысяч легковерных обывателей. Такие найдутся и среди наркомов и среди профсоюзных руководителей. Ничего тут нет удивительного! Куда легче тешить себя иллюзиями, чем смотреть в глаза суровой правде. Столько лет опустошительной, кровопролитной войны, голод, нищета… Люди жаждут мира. А если сотни тысяч поверят краснобаям, то в глазах общественного мнения померкнут успехи нашей Красной Армии, забудется и наше содружество с Советской Россией и Советской Украиной. Люди станут надеяться на возможность заключения мира с Антантой!

— Но Бела Кун в своем ответе Антанте подчеркнул: речь может идти только о переговорах.

— Правые еще не определили своей позиции. Сегодня выскажутся…

Лицо Лейрица вытянулось, в неподвижном взгляде застыл немой вопрос.

— По-твоему, они опять станут разглагольствовать насчет «умеренности»? Уму непостижимо! Неужели события в Задунайском крае ничему их не научили?

— Черт знает, чему научили их эти события… — пожал плечами Самуэли. — Во всяком случае, я им кое-что припомню…

— Никогда еще я не видел тебя так пессимистически настроенным, — покачал головой Лейриц.

Самуэли усмехнулся.

— Да нет. Просто я начинаю постигать логику врага…

На одной из станций вблизи Будапешта поезд застрял надолго. Шагая по перрону, бойцы-ленинцы о чем-то возбужденно говорили.

— Что случилось, ребята? — спросил Самуэли, опустив окно.

Один из бойцов, поправив фуражку, подбежал ближе и, еле переведя дух, крикнул:

— Вот ведь незадача, товарищ народный комиссар… Мы, рискуя жизнью, восстановили железнодорожное сообщение с Задунайским краем, и выходит — на свою же голову: всякие враги теперь свободно разъезжают и разносят о нас грязную ложь!

— Что же именно?

— Да вот тут один, в железнодорожной форме… черт бы его побрал! Болтает, будто мы заставили жен присутствовать при казни их мужей. Придет же такое в голову… И, главное, божится, что ему все подлинно известно. Из достоверного, видите ли, источника!.. А как нарвался на нас, так дал тягу, стервец! Простите, товарищ народный комиссар, кипит все внутри от возмущения…

Самуэли рывком поднял окно и переглянулся с Лейрицем.

В Чорне особенно неистово свирепствовали контрреволюционеры. Для острастки трибуналу пришлось сурово покарать мятежников. Приговор был приведен в исполнение на центральной площади. И надо же было такому случиться: мать главаря Лауффера, крупного торговца скобяными товарами, увидев с балкона собственного особняка казнь своего сына, упала в обморок. А враги поспешили использовать этот случай в клеветнических целях.

— Теперь тебе ясно, какой «урок» извлекут правые из задунайских событий? — спросил Самуэли, сжимая кулаки.

Около десяти часов утра Самуэли в тиковой гимнастерке, черных штатских брюках, в ботинках и, против обыкновения, с портфелем под мышкой подъехал к зданию парламента. Толпы людей, собравшихся приветствовать руководителей Советской республики, встретили его радостно. Делегаты-коммунисты окружили Тибора, жали руку, обнимали, шутливо ощупывали, словно желая удостовериться, все ли кости у него целы? Приветствовали шумно, словно воздавали почести возвратившемуся после победоносного похода прославленному полководцу. Впрочем, не все. Были и такие, что приветствовали Тибора Самуэли лишь небрежным кивком. Это были правые профсоюзные лидеры.

На съезде правые перешли в лобовую атаку.

— Вести вооруженную борьбу против сил международного империализма и в то же самое время всемерно провоцировать контрреволюционные силы внутри страны, открыв против них внутренний фронт, — говорил Жигмонд Кунфи, — дело рискованное. Тут надо все взвесить и критически обсудить…

Противореча самому себе, он утверждал, что в стране искусственно преувеличивают силы контрреволюции, что мятежи против Советской республики вызваны не обострением классовой борьбы, а «чрезмерно жестким курсом диктатуры».

— Я настаиваю на гуманном отношении к буржуазии, на человечном обращении с побежденными… — произносил Кунфи свою витиеватую речь.

С пеной у рта возражали правые и против того, чтобы объединенную партию впредь именовать Коммунистической партией Венгрии. Казалось, они забыли о том, что при слиянии обеих партий было условлено: вопрос о ее наименовании передается на рассмотрение III Интернационала. Решение Исполкома Коминтерна лежало на столе президиума съезда.

На трибуну поднялся Самуэли. В руках у него портфель.

— Видимо, товарищам, провозглашающим здесь лозунги о гуманизме, неизвестно, что в провинции эти лозунги приобрели совсем иное звучание и превратились в призывы «Бей коммунистов!».

— Пусть эти поборники гуманизма сами и отправятся туда, в пекло! — с места подал реплику Бела Ваго.

— Сегодня утром я прибыл с бывшего задунайского контрреволюционного фронта, — продолжал Самуэли, — и могу подлинными документами — воззваниями, обращениями к населению — засвидетельствовать, к чему приводят требования «мягкости». — Самуэли открыл портфель и из толстой пачки контрреволюционных плакатов, прокламаций, воззваний достал один документ. — Вот, — сказал он. — В Чорне контрреволюционный комитет в своем воззвании так и заявлял: «Население Чорнайского уезда не намерено терпеть дальше бесчинства коммунистических банд». Разумеется, этот, с позволения сказать, «комитет» сделал соответствующие выводы п провозгласил: «Профессиональным союзам и социал-демократическим партийным организациям гарантируется свобода деятельности. Против них мы ничего не имеем».