Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)

Поезд особого назначения стоял на запасных путях Западного вокзала. Туда же прибыл рабочий полк Фехера, возвратившись из междуречья Дуная и Тисы. Полковник воспользовался этим, чтобы нанести прощальный визит, как он выразился, «господину командующему фронтом по случаю успешного завершения совместной операции». Самуэли усадил в кресло дородного офицера. Тому явно польстило, что его удостоили столь высокой чести — сидеть в салон-вагоне бывшего эрцгерцога. Он даже пощупал стену нагона, обитую красным бархатом. Уже уходя, полковник обратился к Самуэли с неожиданной просьбой:

— Я надеюсь, господин командующий фронтом поддержит мой рапорт об откомандировании меня в действующую армию?

— В какую же это действующую армию?

— Да в ту, что воюет… на северном фронте… против чехов!

— Но там ведь перемирие.

Полковник побледнел.

— Как так? — спросил он.

— Неужели газеты не дошли до вас? — удивился Самуэли и сунул Фехеру в руку свежий номер газеты «Непсава». Пробежав глазами сообщение, Фехер выронил газету и, несвязно бормоча, что все это слишком неожиданно, что он ошеломлен, вышел из вагона.

Самуэли был озадачен поведением полковника.

Кадровые офицеры и раньше не очень-то следили за газетами. Но возможно ли, чтобы те, кто окружает полковника Фехера, не слышали сенсационной новости: ведь в армии только и разговоров было, что об отводе войск. Просто уму непостижимо.

Но вскоре, когда Отто Корвину пришлось подвергнуть Фехера аресту, все стало понятно…

Имре Фехер был потрясен не столько известием об отступлении Красной Армии, сколько страшной догадкой. Он вдруг со всей остротой понял, что бывшие однополчане чуждаются его. Вот почему весть о прекращении боевых действий не дошла до него раньше! Кадровые офицеры просто бойкотировали старого полковника! Он вспомнил, как в Будапеште дежурные офицеры демонстративно уходили прочь при его появлении.

Штромфельд возражал против отвода красных войск из Словакии и потому подал в отставку. Полковник генерального штаба, кадровый офицер Австро-Венгерской монархии не стоял уже во главе армии — и престиж Красной Армии сильно упал в глазах Фехера. Капитана Лайтоша в штабе полка тоже не оказалось — его арестовали как одного из руководителей будапештского контрреволюционного путча. Значит, пока он, полковник Фехер, руководил в Дунапатае боевыми операциями красных, господа офицеры не на жизнь, а на смерть сражались с красными на улицах Будапешта! Это он, сам не сознавая того, нанес под Дунанатаем решающий удар своим бывшим однополчанам.

Фехера угнетал бойкот сослуживцев, и все же, когда его пригласил к себе полковой адъютант Герцог и предложил подписать документ, в котором заведомо ложно утверждалось, будто Самуэли и его люди в Шольте, Дунапатае и Калоче злоупотребляли служебным положением, превысили свои полномочия, действовали противозаконно, недопустимо грубо и крайне жестоко, Фехер сначала отказался. Правда, он всячески заверял, что готов чем угодно искупить свою ошибку и смыть с себя клеймо «красного», но подписывать сфабрикованный протокол не станет?

Хоть он и не знает ничего о деятельности чрезвычайного трибунала, в Калоче он случайно слышал рассказ поручика Куташи, тот ходатайствовал перед трибуналом за младшего брата доктора Линга, и так как Куташи удалось доказать, что юноша участвовал в вооруженной стычке по принуждению белых, его выпустили на свободу. Нет, не может он ставить свою подпись на заведомо лживом документе! Если уж на то пошло, пусть ему дадут возможность восстановить честь с оружием в руках. Он готов на все: может изорвать Дом Советов или застрелить на улице любого из руководящих деятелей Венгерской Советской Республики.

— Но поймите, у нас сейчас другая тактика! Мы погорели, черт возьми! — воскликнул Герцог, с нарочитой вульгарностью подчеркивая этим свое неуважение к воинскому званию Фехера. — Поймите, какую угрозу для нас представляют Самуэли и его трибунал. Ведь они пресекают в корне все наши действия… Мы должны поколебать авторитет трибунала, подорвать доверие к нему, а для этого надо представить его деятельность в неблаговидном свете. Клевета — сильнодействующее политическое оружие. Если вы подпишете вместе с нами протокол, то заслужите нашу глубочайшую признательность, ваше высокоблагородие! Сделаем дело — и скроемся вместе!

После минутного раздумья Фехер сдался.

— Ну, ладно, — сказал он, — если это политическое оружие, будь по-вашему. Я готов поставить свою подпись…

И он размашисто расписался.

Офицеры, прикомандированные к штабу Хаубриха, размножили фальшивку на канцелярском гектографе и в тот же день разослали ее по городу.

Полковник Фехер решил не дезертировать. Увидев вошедших в казарму двух штатских, он, не раздумывая, направился к ним.

— Вы, вероятно, за мной, господа? Честь имею представиться — Имре Фехер.

Следственному отделу Народного комиссариата внутренних дел не пришлось прилагать особых усилий, чтобы он чистосердечно во всем признался.

— Я не оправдываюсь, но считаю долгом объясниться. Вину перед людьми своего круга — я насолил им в Дунапатае — можно искупить, только причинив вам, красным, вред. Вот почему я поставил подпись на фальшивке. Я готов подвергнуться любому наказанию, лишь бы смыть с себя клеймо «большевистского прислужника».

Самуэли возражал против того, чтобы Фехера привлекали к уголовной ответственности. Именно энергичные действия полковника способствовали быстрому подавлению мятежа. Тибор настойчиво внушал Корвину, что целесообразнее покарать тех, кто вовлек Фехера в грязную историю. Но к тому времени уже стали сказываться последствия крикливой кампании, поднятой главой итальянской миссии в Будапеште, пресловутым подполковником Романэлли, по спасению контрреволюционных заговорщиков и противодействие, саботаж правых социал-демократов. Рабочие, возмущенные многочисленными жертвами 24 июня, требовали дать врагу решительный отпор и на белый террор ответить красным террором. Но правые паникеры, страхуя себя на тот случай, если контрреволюция одержит верх, всячески выгораживали пособников реакции и добивались, чтобы даже главари путча, поднятого в Будапеште, избежали возмездия.

Где тут было думать о выявлении и разоблачении подлинных вдохновителей вражеской вылазки! Узнав, что его освободят, Фехер расстроился. Он заявил следователям, что требует подвергнуть себя наказанию.

«Я должен, — уверял полковник, — восстановить доверие однополчан. А я смогу это сделать лишь в том случае, если буду заточен в застенок красными… И… откровенно говоря, — сокрушенно говорил полковник, — я ведь в самом деле заслуживаю наказания…».