Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)

На следующий день Хедьмеги Киш сообщил Саму эли:

— Контрабандистов следует искать в курортном местечке Шаванюкут, оно славится своими минеральными источниками. Там держит корчму некий Зольнер. Его людям известны самые глухие лесные тропы, по которым контрабандисты пробираются за кордон.

На следующий день Тибор предложил Йолан совершить экскурсию по окрестным селам и городам. Конечно же, она с радостью согласилась. Поездка и впрямь была интересной. В Надьценке они осмотрели дворец графов Сечени, в селе Кигамартон ознакомились с родовым замком герцогов Эстерхази.

С особым интересом разглядывали мемориальную комнату композитора Гайдна. О ней им на днях рассказывал Лейриц. Домой возвращались через Шаванюкут и заехали в корчму Зольнера. Ужин там был устроен на славу, так по крайней мере показалось посетителям: у наркома, когда он садился в свой черный лимузин, был очень довольный вид…

А вскоре из Будапешта прибыл в Шаванюкут некий Барна, уполномоченный принимать товары, регулярно поступающие из-за рубежа. По ночам множество носильщиков перетаскивали на спине из

Австрии оружие и боеприпасы, без которых не обойтись теперь венгерской Красной Армии. Удалось-таки найти брешь в кольце антантовской блокады!

Делая вид, что отдыхает, Самуэли незаметно руководил всей этой сложной работой. Рёйтёк был подходящим местом для штаб-квартиры: расположен сравнительно недалеко, но и не слишком близко от границы. К Тибору приезжают гости, и это ни у кого не вызывало подозрений. А то, что нарком во время отпуска отправляет в Будапешт много писем и получает оттуда обширную корреспонденцию и, пользуясь единственным телефонным аппаратом, установленным в конторе усадьбы, порой разговаривает на эзоповском языке, — тоже никого не удивляло.

Теперь Самуэли проводил в своем рабочем кабинете полдня. А все свободное время посвящал чтению. Даже на прогулки отправлялся, держа книгу под мышкой. Однажды Хаваш заинтересовался, чем так увлечен Тибор, и взглянул на обложку: Анатоль Франс, «Боги жаждут».

— Они и по сей день жаждут… — заметил Хаваш, грустно вздохнув. — Я читал эту книгу.

— В наши дни сложные перипетии французской буржуазной революции приобрели особую актуальность. Ее уроки не случайно привлекают внимание наших современников. Не могу оторваться от этого романа. Ведь его герой — человек, любящий искусство, революционер, член трибунала… — взволнованно пояснил Тибор.

Доктор Хаваш хорошо помнил содержание книги. Молодой художник Эварист Гамлен становится присяжным заседателем трибунала революционной Франции; он с таким же рвением выполняет свои обязанности и так же фанатично предан революций, как в его товарищи-единомышленники. В конце концов он разделяет трагическую судьбу якобинцев, сложив голову на плахе.

— В одном мне хочется упрекнуть Франса, — сказал Самуэли. — Он лишь «фиксирует» исторические события, а сам как бы лукаво щурится. Мы, дескать, куда мудрее! Но ведь мы стали умнее благодаря опыту предшествующих поколений, ценой трагедий…

— Исторические романы писатели обычно адресуют своим современникам, — возразил Хаваш. — Как иначе воссоздать события прошлого, если не с позиции современников?

Пытаясь опровергнуть его, Самуэли раскрыл книгу и взволнованно прочитал:

— «Сын мой! Ты вырастешь свободным и счастливым. И этим ты обязан бесчестному Гамлену. Я жесток, чтобы ты стал счастливым, я бессердечен, чтобы ты стал добрым. Я беспощаден, чтобы французы, проливая слезы радости, обнимались». Книга заканчивается тем, что от революционеров отрекаются. Меня ничуть не беспокоят осыпающие нас бранью, я не обращаю внимания на их оскорбления.

Но мыслимо ли, Банди, чтобы наши дети судили о нас так, как это предсказывает Гамлен? Неужели они предадут забвению нашу самоотверженность, забудут, что мы действовали ради их блага?

— А что, если Анатоль Франс намеренно стремится вызвать у читателей именно те чувства, что взволновали тебя? Напоминает неблагодарным потомкам о священном долге — отдать дань уважения борцам прошлого?..

— В таком случае его перо где-то сфальшивило! — рассердился Самуэли. — Он не сможет достичь своей цели, развенчивая главного героя, Эварист Гамлен в состоянии любовного ослепления отправвить обвиняемого на гильотину! Если он способен на такое, я не могу отождествлять его с другими борцами французской революции!

Доктор взял книгу и стал перелистывать.

— А вот это, по-моему, совсем ни к чему, — замечает он. — Гамлен, до того как его поведут на плаху, пытается покончить жизнь самоубийством.

— Вовсе нет! — щеки Тибора запылали. — Анатоль Франс здесь строг, но справедлив. Гамлен сам отправил многих людей на гильотину и этим отличается от других героев, участь которых должен разделить. Его товарищей плаха превращает в мучеников, а для него — это уродливый, карикатурный исход. Только самоубийство может избавить его от этого! Но Гамлен — несправедливый судья, поскольку, вопреки своим благим намерениям, он однажды грубо злоупотребил своим положением. А потому его самоубийство не явилось бы торжеством справедливости! Вот что хотел сказать Франс!

Прошла неделя, с тех пор как Самуэли приехал в Рёйтёк. Надо было ехать на заседание Центрального Исполнительного Комитета. Йолан собиралась посетить Нергешуйфалу.

— Я бы очень скоро вернулся, — сказал ей Тибор, — если бы ты отказалась от своего намерения ехать в Нергешуйфалу и заниматься живописью.

Что ж, Йолан была готова поступиться всем, лишь бы быть вместе е Табором…

…Заседание было утомительный и затянулось до позднего вечера. Вернувшись к себе на квартиру в Дом Советов, Тибор решил тут же лечь спать, чтобы назавтра встать рано и скорее вернуться в Рёйтёк.

Но нерадостные мысли, возникшие на заседании, гнали сон. Тяжкий день провел он в Будапеште. Везде чувствовались нерешительность, идейный разброд, игнорировались жизненные интересы и законные права рабочих.

Бела Кун негодовал справедливо. Правые оппортунисты все яростнее противились упрочению пролетарской диктатуры, среди народа росло недовольство, слышался ропот. Реакция действовала открыто и нагло, занимаясь подстрекательством. Организационная работа по восстановлению самостоятельной партии коммунистов откладывалась до завершения военных операций, которые, по сути, еще и не начинались.

Самуэли беспокойно ворочался в постели. Уснуть решительно не удавалось.

Поздно ночью кто-то постучал в дверь. Это Бела Кун прислал за ним. Тибор быстро оделся и пошел к нему.

Бела Кун рассказал Тибору, что еще в начале июля в штаб главного командования венгерской Красной Армии явились два украинца. Они заявили, будто прибыли от товарища Подвойского, чтобы вести агитационную работу среди бывших русских военнопленных и призывать их вступить в ряды интернациональных полков. По их утверждению, они вылетели из Киева в то время, когда Самуэли находился в России. Но пилот совершил вынужденную посадку, и им пришлось свой путь продолжать пешком. Они долго скитались и пережили немало злоключений, прежде чем добрались до Будапешта. В штабе главного командования им предоставили специальный поезд. Сегодня оба украинца явились в зал заседаний бывшей верхней палаты парламента и там. при закрытых дверях, поведи секретные переговоры с венгерскими представителями. На переговоры не пустили даже Отто Корвина, который попытался выяснить, о чем идет речь. А когда участники совещания стали расходиться — их оказалось человек полтораста. Среди них Корвин заметил бывшего поручика Бабича, студента-медика Деака, Цагана, Фюлёпа Энглендера и других, известных своими анархистскими настроениями.