Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1

Бал, о котором говорил главнокомандующий, устраивался в казенном здании дворянского собрания русским обществом и грузинским дворянством.

Когда князья ушли, Вельяминов сказал:

— И все же, Алексей Петрович, будет или не будет война, но нужно принять меры и на границе. Надо, я думаю, послать предписание полковнику Реуту и подполковнику Назимко в Чинахчи, чтобы в случае перехода Аббаса через Худаферинский мост на нашу сторону они без боя немедленно отошли бы к Шуше. Там крепость, и егерский полк Реута с пушками и казаками, подкрепленный армянским населением города, запрется в ней и выдержит осаду персиян.

Ермолов задумался.

— И все-таки этот мошенник Аббас никогда не решится на это, да к тому же посольство князя Меншикова еще у шаха.

— Азиатские войны начинаются внезапно, без отзыва послов, — возразил Вельяминов. — Вспомни и старые персидские, и прежние турецкие войны, да и не только азиатские. А Наполеон, разве он объявлял нам войну, переходя Неман? Надо, Алексей Петрович, принимать на всякий случай меры.

— Ну что ж, пиши Реуту и Назимке. Что еще в почте?

Вельяминов доложил о нескольких запросах и бумагах, связанных с управлением краем, финансами и строительством дорог.

— Эти вопросы, как и другие, цивильного свойства, разрешай сам, тезка, с палатой, губернатором и городской управой. Что еще?

— Вот рапорт и второе донесение Розена. Жалуется на лихорадку, от которой болеют и умирают люди. Просит усилить лекарством и докторами дагестанскую линию. Просит обмундирования, некоторые солдаты, пишет, ходят в лаптях, с голой задницей или во много раз латанных штанах.

Ермолов усмехнулся, вспоминая лихую фигуру Саньки, в залатанной рубахе явившегося на прием к главнокомандующему.

— Ханша сетует на своих подданных. Из Аварии немало людей бежали от нее к Кази-мулле.

— К кому, кому? — переспросил Ермолов.

— Да к этому новоявленному имаму. В Гимрах, пишет ханша, распевают они псалмы, ведут беседы о боге… Начало-то хорошее, да как бы потом не обернулось противу нас! — осторожно сказал Вельяминов.

— Пустое! Ханша брешет в три короба и нашими руками хочет уничтожить своего противника! Черта с два, ни одного солдата не посылать против этого имама! Пусть сами расхлебывают свою кашу!

— И ханша и Розен пишут, что этот имам отказал персидским и английским лазутчикам в помощи. Он даже не явился в Хунзах и тем избег западни ханши.

— Умница, хвалю за ум, а особливо за то, что отказал персам. Ежели такие, как этот Кази-мулла, объявятся в горах, им надо помогать, они быстро покончат с удельными князьками и средневековьем в горах. Лет через пятьдесят весь этот край, от Терека и до Аракса, будет русским, цивилизованным и просвещенным, и народы Кавказа станут благословлять Россию за то, что сейчас делаем мы.

Вельяминов внимательно смотрел на Ермолова.

— Ты серьезно так думаешь, Алексей Петрович? — наконец спросил он.

— Уверен, — твердо сказал генерал, — и я понимаю, тезка, почему ты спросил об этом. Да, все эти народы получат вместо поножовщины, резни и войн спокойное существование, торговлю, дорога, знания и покой.

Ермолов подошел к собеседнику.

— Крепостная Россия сейчас удержалась чудом. Она еще сильна, но уже закачалась, и все равно крепостное право рухнет. Посмотри на народ, от Грибоедова и Пушкина и до солдата, который сегодня говорил с нами, все они думают об одном и том же.

— Пока крепостная Россия будет двигаться на Восток, все эти народы станут отчаянно защищаться. Разве согласятся они пойти в русскую кабалу? Война будет жестокая.

Оба генерала замолчали.

— Что будет дальше, посмотрим, а теперь укажи срочным приказом Розену, чтобы он поменьше верил этой аварской ханше и не мешал святому размышлять о боге, но лазутчиков, усилить и внимательно следить как за ней, так и за имамом, — решительно сказал Ермолов.

Прошло уже десять дней, как Небольсин прибыл в Тифлис. Благодаря заботам вдовы генерала Ахвердова Прасковьи Николаевны он устроился на квартире у богатого и влиятельного купца Питоева, жившего на одной из центральных улиц Тифлиса. Горе еще владело Небольсиным, и, хотя новый город, новые люди и теплое, участливое отношение к нему Ахвердовой и ее друзей отвлекали его от тяжелых дум, поручик все же не спал ночами, вспоминая трагическую гибель девушки.

«Загрустил наш баринок», — покачивая головой, сокрушенно думал не спускавший с него глаз Санька.

Сене Тифлис очень понравился. Он целыми днями бродил по его шумным улицам и базарам, беседуя с солдатами гарнизона и со случайными знакомыми, преимущественно «фамами», — так любил называть Сеня женщин.

История с Нюшей им была почти забыта, и только тягостное молчание Небольсина и его апатия ко всему окружающему беспокоили Сеню.

— Не болтайся зря по городу, будь поближе к ему, — кивая на дверь Небольсина, неодобрительно сказал унтер. — В такую пору надо возле быть. Мало что, может, ему худо станет.

Сам он почти не отходил от поручика, то заглядывал к нему в комнату, то вдруг приносил винограду, яблок или холодного вина. Небольсин заметил это. Ему все ближе становился этот обездоленный, прошедший суровую, тяжелую службу, но не потерявший чуткости и веры в человека одинокий солдат.

— Что, Елохин, понравился тебе город? — спросил однажды Небольсин.

— Я, вашбродь, еще и не был в ем. Собираюсь только, — ответил Санька.

— Что так? Или не интересно?

— Дюже даже интересно, вашбродь, только времечка не было.

Небольсин понял его.

— Пойдем вместе, Елохин. И город поглядим да и обновку тебе купим, а то ты вон на локтях какие латки нашил, — мягко улыбнулся поручик.

Санька покосился на свои рукава.

— Как изволите. Можно и новые купить. Эта ведь, вашбродь, казенная выдача еще с 1822 года, вот и обносилась рубаха.

Сеня за эти несколько дней настолько основательно ознакомился с Тифлисом, что успел уже полюбить этот веселый и солнечный город.

— Вот бы вам остаться тут, — осторожно посоветовал он Небольсину, — и народ веселый, и тепло, и нашего русского человека хватает!

Он что-то хотел прибавить, но, вспомнив о Нюше, промолчал.

— Город славный, ну, а как там дальше сложится наша жизнь, увидим, — сказал поручик.

— Вы, Александр Николаевич, ежели желаете обрядить кавалера в новую одежду, прямо в караван-сарай идите, а еще лучше на базар. Ох, и чего там только нет, не то что новую солдатскую одежду, а и генеральский мундир самолучший купите… Такого базара нигде нету, — с восхищением похвалил Сеня.

Поручик и унтер через большой и широкий, обсаженный виноградом двор вышли на улицу.

Солнце горячо пылало в небе. Воздух был мглист и неподвижен. На краю улицы бежал неширокий арычок, по его краям были посажены абрикосовые деревца, а в воде шумно плескались полуголые, черные от загара ребятишки да полоскали белье закутанные в чадры женщины. Тут же другие набирали в кувшины воду, шумно и крикливо переговариваясь между собой.