Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 2

— Народ ничаво… хорош народ.

— Я это вижу, а ведь три дня назад я воистину думал, что они дикари, звери… А солдаты, те и вовсе ничего не знают о горцах.

Татарин наморщился, внимательно вслушиваясь в слова Булаковича. Было видно, что он не все понял и теперь силился постичь точный смысл слов пленника.

— Народ здесь разный, ваша блахородия, есть и такой — не дай бог, худа сделает, есть такой — лучше кунак будет… Разный народ гора живет, однако, если ваша через Терек не идет, — мир будет, торговля будет, а ваша генерал все горы идет, аулы ломать, зажигать… Нехорошо.

— Куда как скверно! — согласился Булакович.

— Русски солдат тоже много горя, беда имеет, — покачивая головой, продолжал татарин. — Наша батальон Кизляри стояла, три солдат себя кончала, ружье стреляли, два к ногай бежала, другой тюрма да розги, сквозь строй, били… минога били… — со вздохом сказал Ахмед.

— А за что ж их наказывали?

— Кто знает?.. Фитфебел денги не даешь — ты плохой… Одна поручик Кизляри был… у-ух, суволоч, сука… его Петушков звали. Он мине хотел тюрма сажат. Хто знает, зачем солдат мучит… зачем виноват, — разводя руками, снова заговорил татарин.

— А здесь как? Тоже небось наказывают? — спросил Булакович.

— Тут другая дела. Хто русски сторона держит — голова долой. Хто вор есть — рука долой. Хто война боится — дом, лошад, ружо — все имам заберет, самому — башка долой; хто за хан и беки сторона держит — башка долой. Хто коран, шариат не любит — башка долой, — неторопливо повествовал Ахмед.

— Тоже не сладко.

— Э-э, везде чижало, ваша блахородия, мужик-человек везде плохо, — вздохнул татарин. — Здесь одна хорошо: крепостной нет, пристав — нет. Нихто татар лопатка не обижает. Здесь имам хорош, чисты человек, потому эта сторона — лучше, — убежденно закончил татарин.

Прошло несколько дней однообразного пребывания в плену, хотя и пленом-то нельзя было назвать это странное существование в Черкее. Булакович пользовался относительной свободой, питался вместе со старшиной и его сыновьями, хотя заметил, что ему ставят особую миску. Каждый день Ахмед брил Булаковича, достал ему чистое солдатское белье с казенным клеймом: «Кизлярское гарнизонное депо». Услужливый и добрый татарин по просьбе Булаковича иногда передавал пленным солдатам куски кукурузного хлеба, остатки сыра и мяса, беседовал с ними. Старшина знал об этом, но молчал и не препятствовал. Даже жители аула уже не столь враждебно косились на прогуливавшегося по улочке уруса, а мальчишки, недавно швырявшие в него навозом и камнями, теперь дружелюбно скалили зубы и издалека кричали:

— Издрастуй, урус… издрасти, Иван…

Наконец на девятые сутки своего пребывания в Черкее Булакович узнал от Ахмеда, что сегодня в аул прибудет имам с несколькими приближенными людьми.

— Он Кизляр нападал… минога пленны, минога денга, лошад, корова, разны хурда-мурда взял, — с почтительным одобрением поведал татарин.

«Взял Кизляр», — подумал Булакович, веря и не веря словам Ахмеда. Кизляр был крепостью и городком, в котором стоял довольно сильный гарнизон, возле были казачьи станицы, находилась там и армянская рота добровольцев, до двадцати орудий… Как мог имам овладеть такой сильной крепостью?

— Три дня мюриды вся город руках держал… Казацки войска, солдаты кирепост прятались…

— Значит, крепость не была взята имамом? — спросил Булакович.

— Кирепост нет. Город, вся Кизляр мюриды брали, три дня хозяев были, — пояснил татарин.

Это уже похоже на правду.

— А куда дели пленных? Здесь их что-то не видно…

— Зачем здес? Все пленны в горы, в аул погнали… там их кирепко держат станут… Которы красивы девки, замуж за мусульман пойдут, которы парни, работать станут. Кто денга ест — выкупят… — со знанием дела рассказывал Ахмед.

К полудню Булакович заметил, что и в самом Черкее началось некоторое движение. На улице появились старики, обычно лишь по утрам и вечерам выходившие поговорить друг с другом на площади у мечети. Появилось много конных, проехал обоз из русских фур и телег и, не задерживаясь в ауле, потянулся в горы. Оживленней было и в саклях. Почти непрерывно пылали очаги, над крышами вились дымки; женщины все чаще сновали по улице, нося из родников воду в кувшинах. Да и сам Булакович уже не привлекал ничьего внимания. Приезд имама после победоносного налета на Кизляр был главным событием дня.

— Ваша блахородия, старшина гово́рит, иди сакла, сиди там, улица не ходи… пока имам не приехал. Сейчас Черкей минога разны народ ест — чечены, тавлин, кумыки, всякий… Ты русски, тебя знает имам, Шамиль-эфенди, мюриды мало знают… не дай бог обижат будут…

Булакович понял тревогу старшины. И в самом деле лучше было дождаться приезда имама в сакле, чем мозолить глаза все прибывавшим в Черкей конным и пешим воинам имама.

Часов в пять дня по аулу проехали конные. Оживление и шум заполнили улицу, и Булакович понял, что прибыл имам. Потом все стихло. Никто не входил, не тревожил его, лишь мальчишка, племянник старшины, внес кувшин с водой, три куска пшеничной лепешки, миску с густым супом, в котором плавали куски баранины и, подмигнув, негромко сказал: «Ийи [43] Кушай. , Иван… харашо» — и удалился.

Не было и Ахмеда. Что происходило за стенами дома старшины, где находился имам, куда прошли толпы конных и пеших мюридов?.. Булакович, теряясь в догадках, решил ждать покорно и терпеливо.

Наконец, часам к семи, когда солнце уже уходило за горы и через маленькое оконце было видно, как менялись цвета утесов и гор — от нежно-розового до фиолетово-зеленого и темного, — в комнату вошел Шамиль. Он дружелюбно потрепал русского по плечу, что-то сказал по-кумыкски и так же быстро вышел из боковушки. Шедший за ним переводчик сел возле Булаковича.

— Шамиль-эфенди гово́рит: здравствуй, кунак. Как твоя дела? Он сейчас маджид [44] Мечеть. пошел, там имам, там Гамзат-бек, там се булшой мюриды. Завтра имам тебе видать хочет, теперь сиди, сипи, я тоже иду маджид, намаз пора.

Только к полудню следующего дня Булаковича позвали в кунацкую старшины. Когда он вошел в комнату, в ней уже находились Гази-Магомед, Шамиль, Гамзат-бек, чеченский наиб Бей-Булат, начальник кумыкской пехоты Аскер-эфенди, старшина и мулла Черкея. Сыновья хозяина прислуживали гостям, стоя у стен и дверей сакли. Они были молоды и в совете старейшин участвовать не могли.

— А-а, русский гость, — сказал Гази-Магомед, кивая Булаковичу. Все сделали то же, а один из сыновей кадия придвинул табурет. Все сели. Ахмед, сидевший возле старшины, сказал:

— Имам спрашивает, как твоя здоровья? Хараша был здесь жист, угощения?

— Очень. Поблагодари, Ахмед, от меня имама и скажи, что я всегда буду помнить и благодарить его и моих хозяев, старшину и его сыновей.