Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 2

— А как наш «проконсул»? В Москве еще или уже снята опала? — спросил Пулло.

— Не-ет! Государь не жалует Ермолова, и вряд ли он когда-нибудь будет при дворе, — уверенно произнес Куракин.

— А меж тем я получил письмо от баронессы Медем, она пишет, что встретила Алексея Петровича в Петербурге, — сказал Стенбок.

— Вот как! — удивился Куракин. — Что-то новое, хотя я ведь, господа, из столицы давно. Около месяца был на Кислых Водах да недели три задержался в Ставрополе.

— А что с Голицыным? Правда ли, что ему отняли ногу и что он в немилости? — спросил Стенбок.

— Верно! Его на дуэли ранил штабс-капитан Нека… Дай бог памяти. Да он еще у вас на Кавказе находился… Известный храбрец… Бретер…

— Якубович! — подсказал Пулло.

— Нет. Того я знаю, а этот Георгиевский кавалер, бывший гвардеец, лично известный государю и Бенкендорфу, а также графу Паскевичу.

— Кто же такой? — пожимая плечами, размышлял Пулло. — Может быть, Небольсин? Как же, помню, достойный и храбрый офицер, за Дагестан — Владимир с бантом, за Елисаветполь — Георгий. Его и Алексей Петрович и граф Паскевич отмечали. Как же, знаю Небольсина! Так что с ним, где же теперь этот достойный штабс-капитан?

— Вашсокбродь, разрешите войтить, — чуть приоткрывая дверь, спросил дежурный писарь.

— Входи. Что там приключилось? — недовольно отозвался Пулло.

— Его благородие штабс-капитан Небольсин из Петербурга к вашей милости из крепости Владикавказа.

Пулло поперхнулся глотком вина, Стенбок в изумлении откинулся на спинку стула.

— C’est de la pure sorcellerie [47] Это колдовство ( франц. ). , — пробормотал Куракин, и все трое обернулись к двери.

— Зови! — приказал наконец Пулло.

— Impossible à croire! [48] Непостижимо ( франц. ). — проговорил Стенбок.

В комнату вошел Небольсин.

Пулло шагнул ему навстречу. Офицеры поднялись с мест.

— Господин полковник, штабс-капитан Небольсин, согласно приказания генерал-лейтенанта барона Розена, является в ваше распоряжение, — становясь по стойке «смирно» и придерживая у груди кивер, отрапортовал Небольсин.

— Очень рад встрече, ведь я вас хорошо помню, господин штабс-капитан, по совместной военной прогулке в Дады-Юрт. Познакомьтесь, господа, — любезно сказал полковник. Офицеры раскланялись. — Это хорошо, что опять к нам. Как ваше ранение? — осведомился Пулло.

— Прошло, только иногда чуть ноет место удара кинжалом.

— Чеченцы? Они на это мастера, — тоном знатока шашечного боя сказал Волженский.

— Нет, это было в бою с персиянами, под Елисаветполем, — коротко пояснил Небольсин, подавая пакет полковнику.

Пулло вскрыл его, пробежал глазами и, протягивая обе руки Небольсину, воскликнул:

— Вас с монаршей милостью, господин капитан!

Небольсин чуть повел плечами.

— О, эти милости были уже давно. — И он показал на перстень с алмазами, пожалованный ему Николаем.

— Тем приятнее сообщить вам, что, — Пулло поднес к глазам бумагу, вынутую из пакета, — что милостью государя вы одиннадцатого сего июля произведены вне очереди в чин капитана. Поздрав-ляю! — тряся руку удивленного неожиданной новостью Небольсина, воскликнул Пулло.

И Стенбок, и Волженский, и Куракин одновременно щелкнули каблуками, поздравляя Небольсина.

— «По высочайшему именному повелению штабс-капитан Небольсин Александр Николаевич, откомандированный после выздоровления от ран, полученных в бою с персиянами, на Кавказ для продолжения службы, производится вне очереди в капитаны, о чем надлежит уведомить штаб действующего на Кавказе Отдельного корпуса.

11-го июля 1830 г.

Санкт-Петербург», —

сочно, с видимым удовольствием прочитал Пулло.

— Милости государя императора сыплются на вас, как из рога изобилия, — сказал князь Куракин.

— А теперь по кавказскому обычаю омоем кахетинским и шампанским ваше производство, капитан, — предложил Пулло.

Было видно, что Георгиевский крест, алмазный перстень и производство вне очереди в чин возвысили Небольсина в глазах Пулло и офицеров.

А так как присутствующие были людьми светскими, не раз побывавшими и в Петербурге и в Москве, то разговор поддерживался сравнительно легко. Говорили об итальянской опере, которую князь Куракин превозносил сверх меры, и о французском театре, недавно игравшем для императора забавный водевиль «Лионская волшебница». Потом вспоминали гостеприимство и хлебосольство московских бар, народные гулянья, кулачные бои на Москве-реке. Пулло оказался большим любителем этого вида развлечений, со смехом и подробностями рассказывал о том, как был свидетелем грандиозного боя за Калужской заставой.

— Поверите ли, не меньше четырех сотен кулачных бойцов сшиблись на этом месте, стена на стену, да народ все крепкий, косая сажень в плечах, кулаки, как гири, молотили друг друга без устали. Одни валятся, другие на их место бегут. Купцы их подзадоривают, то и дело косушки да серебро посылают. Знатный был бой, — восхищенно закончил полковник.

— По старому кавказскому обычаю, капитан, хорошее знакомство надо полить доброй чаркой вина, — напомнил Волженский.

Офицеры улыбнулись.

— Я думаю, вы давно не пивали кавказского чихиря, родительской кизлярки, как называют ее казаки, — продолжал он, обращаясь к Небольсину.

— Представьте, месяц назад, в Москве, — улыбнулся Небольсин.

— В Мос-кве? — удивился Стенбок. — Разве и туда дошло наше доброе гребенское вино?

— У Алексея Петровича. Заезжал к нему прощаться перед дальней дорогой. Ну, а у него и чихиря, и кахетинского, и даже чачи предостаточно.

— Не забывают старика кавказцы, — сказал Пулло. — Вот уже четвертый год, как нет его с нами, а помнят…

Куракин и Стенбок промолчали. Они были здесь людьми новыми, ни любви, ни злобы к Ермолову не питавшими.

Солдат внес пузатый глиняный кувшин, пять стаканов, шемаю, тарань, икру и ноздреватый пшеничный хлеб.

— Ну-с, с первым знакомством, — разлив по стаканам вино, чокаясь с Небольсиным, произнес Пулло.

Было видно, что офицер, пользовавшийся благосклонностью царя, лично знакомый Паскевичу и одновременно близкий с Ермоловым, внушал ему уважение. Пулло с предупредительной улыбкой напомнил ему:

— А помните Дады-Юрт и резню в этом ауле? Я и до и после этого бывал в жарких делах, но такого кровопролития и жестокости не встречал.

— Кровопролитие было с обеих сторон, дрались крепко, но жестокость, — Небольсин посмотрел на полковника, — была с нашей. Ведь аул можно было и не уничтожать. Чеченцы сразу же хотели кончить миром, выдать аманатов.

Пулло почесал лоб и развел руками.

— Дело давнее, да и Алексей Петрович твердо решил наказать их за шалости и бесчинство.